Джим входит за ней следом.
— Не надо…
— Что…
— Я кой-чего сделал, — признается он и видит, как плывут черты ее лица. — Не с ними — с их тачкой. Поджег тряпку, засунул в бензобак и взорвал. Так что, наверно, лучше, чтобы копы и даже охрана кампуса не знали, что мы там были.
— Ты… что ты…
Когда он повторяет свое объяснение, Мелани Фрэнсис вспоминает этих мудаков с их наглыми наездами и представляет их реакцию, когда они увидят свою раскуроченную машину. Она смотрит на мужа и начинает смеяться, обнимая его за шею. Джим улыбается, глядя через ее плечо в окно на двор, где Грейс плетет для Евы венок из маргариток.
Из огромного музыкального центра горланит «Китайская демократия» «Ганз н’ Роузиз»[2] — причем на такой громкости, что буквально выталкивает Мартина Кросби обратно за тяжелую армированную дверь, которую он отодвинул, чтобы войти в небольшую студию. Традиционная наборная стереосистема с высоченными динамиками втиснута в пространство с окном и застекленным потолком; еще здесь едва помещаются печь для обжига и мольберт, а на полу свалены в кучу краски и стройматериалы. Джима Фрэнсиса за верстаком не видно, но Мартин без труда узнаёт голливудских актеров и поп-звезд, выставленных на полках, несмотря на то что художник неимоверно изобретательно их изуродовал. Искромсанное бритвой лицо звезды блокбастера зашито грубыми нитками. У кумира из кабельного сериала на голове сбоку выросла массивная опухоль. Поп-принцесса, какая жалость, осталась без глаза.
Музыка резко умолкает, и у его плеча возникает Фрэнсис с пультом в руке, отчего Мартин подскакивает. Художник, по своему обыкновению, ничего не говорит собственному агенту. Сам Мартин Кросби — человек спокойный и молчаливый, предпочитает слушать, выглядывая из-за очков в серебристой оправе. У него навалом неблагодарных клиентов, и некоторые из них считают его в лучшем случае неизбежным злом. Но у него никогда не было такого… недружелюбного — не то слово, это был бы почти комплимент, — такого непрошибаемого, как Фрэнсис. Мартин ехал два с половиной часа по забитой федеральной трассе, чтобы предложить помощь своему художнику в связи с предстоящей выставкой, но все, что он слышит от Фрэнсиса:
— Ну и чего тебя сюда занесло?
Когда Мартин объясняет, почесывая подбородок со щетиной такой же длины, как на голове, Джим Фрэнсис просто говорит:
— Все путем. Лучше я вернусь к работе, — и тычет в маленький холодильник. — Возьми себе воды. — После чего берет пульт, и комнату снова наполняют звуки, которые Мартин считает беспонтовой, перепродюсированной рок-музыкой, — они насилуют его барабанные перепонки.
