Анна Никитична, задыхаясь, побежала домой.
Жильцов не было. В комнате после обыска все перевернуто вверх дном. Анна Никитична машинально придвинула к столу валявшуюся у стены табуретку, медленно опустилась на нее и словно застыла. В этот момент дверь приоткрылась и в нее просунулась голова Тимохи Радчука. Мельком оглядев комнату, он с притворным участием произнес:
— Ну и дела! Что это у вас искали, Никитична? И жильцов позабирали…
— Вон отсюда, подлец! — прохрипела Анна Никитична и невольно потянулась за тяжелым чугунным утюгом.
Голова Тимохи мгновенно скрылась за дверью.
Во дворе показался Валя. Он шел как ни в чем не бывало. Увидев его, Анна Никитична в изнеможении прислонилась к стене и тихо заплакала: «Валик, сынок!»
* * *
Пришла зима, холодная, снежная. Улицы густо замело. Казалось, будто дома и деревья стоят в голой степи.
По городу расклеили приказ: всем евреям поселиться в гетто. Валя прочитал его и побежал к Сене. Отец Сени Абрам Сумерович складывал в узел белье и одежду. Сеня стоял рядом, держа в руках новые, ни разу не надеванные ярко-желтые ботинки, подаренные ему ко дню рождения.
— Валик, ты уже все знаешь?
— Знаю, — нахмурившись, ответил Валя. — Я пришел… Может, ты не пойдешь, Сенька?
— А куда же я денусь?
— Будешь жить у нас, скажем — наш брат.
— Я такой черный, разве поверят?
— Ну и что? Подумаешь! — настаивал Валя.
— Поймают, всех расстреляют, а так, может, не тронут…
— Спасибо, Валик, — вмешался Абрам Сумерович. — Нам с Сеней не надо расставаться. Может, меня куда пошлют. Так пусть и Сеня со мной едет. Зачем ему оставаться? Ой, что они с нами делают!
Валя грустно смотрел на своего дружка и его отца, на желтые треугольники, нашитые на их груди. «Как скотину заклеймили!» — гневно думал он.
— Ну, пойдем, сыночек, — печально сказал Абрам Сумерович. Он в последний раз оглядел комнату, вещи. Что значит теперь все это, если не знаешь, что ждет тебя самого?
Абрам Сумерович взвалил на спину узел, и все трое вышли на улицу. Валя пошел рядом с Сеней и его отцом, будто его присутствие могло облегчить их участь. Ему трудно было расстаться с дружком. Мальчик смутно чувствовал, что Сеню ждет беда и они никогда больше не увидятся. На углу Валя остановился:
— Сеня, если что, так приходи, слышишь? — крикнул он вдогонку.
Валя шел домой, не разбирая дороги. Как он ненавидит этих фашистов! Бессильный в своем гневе, Валя придумывал для них самые невероятные казни. Вот он вбежал в жандармерию и перестрелял из автомата всех эсэсовцев. Или нет, не так… Лучше он прокрадется к гебитскомиссару, запрет дверь и задушит его. А потом… «Эх!» — мальчик яростно ударил кончиком ботинка по занесенному снегом бревну. Он обозлился на самого себя, поняв, насколько несбыточно это желание: «Как же! Задушишь! К нему и не подступишься. Мама верно говорит: я ничего не могу! Ничего! А другие, наверно…»
