Престонгрэндж улыбнулся.
– Вот они, наши друзья! – сказал он. – А какие вы имели причины не соглашаться, мистер Давид?
Я высказал их ему без утайки, придавая, впрочем, больше веса и силы тем, которые касались самого Престонгрэнджа.
– Вы были ко мне лишь справедливы, – сказал он. – Я так же энергично сражался за ваши интересы, как вы против моих. Но как могли вы прибыть сюда сегодня? – спросил он. – По мере того как дело затягивалось, я начинал беспокоиться, что назначил такой короткий срок, и даже ожидал вас завтра. Но сегодня – это мне никогда не приходило в голову!
Я, разумеется, не хотел выдавать Энди.
– Я думаю, что по дороге найдется не одна замученная лошадь, – заметил я.
– Если бы я знал, что вы такой разбойник, вы бы дольше остались на Бассе, – сказал он.
– Кстати, милорд, возвращаю вам ваше письмо.
Я отдал ему записку, написанную измененным почерком.
– Там был также конверт с печатью, – сказал он.
– У меня его нет, – ответил я. – На нем не было ничего, кроме адреса, так что он не может никого компрометировать. Но вторая записка у меня, и я, с вашего позволения, желал бы сохранить ее.
Мне показалось, что он немного нахмурился, но ничего на это не возразил.
– Завтра, – заключил он, – нам здесь будет нечего делать, и я поеду обратно через Глазго. Я был бы очень рад разделить ваше общество, мистер Давид.
– Милорд… – начал я.
– Не отрицаю, что этим вы окажете мне услугу, – прервал он. – Я даже желаю, чтобы, когда мы вернемся в Эдинбург, вы остановились у меня. Мои дочери очень расположены к вам и будут рады вам. Если вы думаете, что я был вам полезен, то можете таким образом легко отплатить мне, не теряя при этом ничего, напротив, даже извлечете из этого некоторую пользу. Не всякого молодого человека вводит в общество королевский лорд-адвокат.
Несмотря на наше недавнее знакомство, этот джентльмен довольно часто задавал мне головоломные загадки. Теперь мне приходилось работать мозгами: он снова повторял старый вымысел об особенной благосклонности ко мне его дочерей, из которых одна была так добра, что насмехалась надо мной, а две другие едва соблаговолили заметить меня. Я должен был ехать с Престонгрэнджем в Глазго, должен был жить с ним в Эдинбурге и вступить в общество под его покровительством! Было уже достаточно удивительно, что у него хватило добродушия простить меня. Почти невозможно было допустить в нем искреннее желание принять меня как гостя и быть мне полезным, и я стал искать тайного смысла его слов. Одно было ясно: если я стану его гостем, отступление будет невозможно – мне нельзя будет начать действовать. Кроме того, разве мое присутствие в его доме не уничтожит язвительный смысл докладной записки? Ведь не смогут же серьезно отнестись к этой жалобе, когда пострадавший будет гостем должностного лица, которое он больше всех обвиняет. Подумав об этом, я не мог сдержать улыбку.
