Каждую новую порцию денег младший брат Андрей отдавал со стенаниями и скандалами. А жил он на улице Королёва, недалеко от Останкино.
Я тогда (это был 1994 год) поселился в выселенном полуразрушенном доме где жила Лена (Пестрякова?), швея и будущий дизайнер. Выселила она нас (нас с Тарасом) после того, как мы попросили её сшить нам флаг НБП. В доме можно было пролететь донизу так как вандалы унесли и двери, и перекрытия. Наверху жили бомжи. Помимо скелет дома был пуст.
* * *
Под утро приснился Лёва Збарский. Лежит на полу на белых простынях и отвечает на мои вопросы. Где да что? Якобы после Нью Йорка он жил в Польше.
Я посмотрел в Википедии: он, оказывается, умер в мой день рождения 22 февраля 2016 года. 84 года ему было. Умер в Нью Йорке, ни в какой Польше не был.
Вероятно Збарский через сон передал мне, чтобы я вспомнил о нём. Я вспомнил.
А Беляк написал мне, что умер травник Пирогов (на его пасеке нас арестовали в 2001-ом). Уже с год как. Звали его Семён Александрович. По одним источникам ему было в 2010 году 70 лет. По другим — он родился в 1930-ом.
Рим. Дождь. Май 2018 года.
Выскочив из автомобиля бежим в Национальную Библиотеку, где я должен выступать.
Приехали раньше.
В коридоре ко мне приближается старик с землистым лицом в ковбойской шляпе и в плаще, застегнутом под самое горло.
Сжимает меня в области талии.
«Эди! Узнаешь меня?»
«Лучо!»
«Надо же, помнишь!»
Я не добавляю к своему: «Лучо!» «Но ты же мёртв, как же ты здесь!»
Он жил в Нью Йорке, снимал два этажа в Brown-Stone у любовника моей жены (тогда уже не жены) Елены. Лучо Маниско был собкором итальянской газеты «Il Messagero». Он первый из западных журналистов опубликовал статью обо мне в своём «II Messagero». Сопровождала статью фотография. Мы с ним стоим у него в офисе, на стене две буквы «NO!». К чему они относятся, ей Богу не помню.
«Идём сядем!», — предлагаю я Лучо. И мы входим в кабинет директора библиотеки. За мной устремляется режиссёр-документалист. Он снимает фильм обо мне и хочет, чтобы перед началом встречи сейчас я дал ему интервью.
Я злюсь и отказываюсь.
«Я буду выступать, вот и будешь снимать.»
«Узнаю тебя Эди! Совсем не изменился. Всё такой же трудный», — улыбается Лучо.
Лучо доволен, что я не изменился. Что всё такой же трудный. Документалист разочарован и понуро уходит. В конце вечера он будет доволен, наснимал меня агрессивного и весёлого сколько душе было угодно. Он снимал меня уже и в Остии, на месте убийства Пазолини, и в баре «Necci».
