106
Между вступлением немцев в Вильнюс и первой ночью Пекельного в гетто прошло почти два месяца, в течение которых сначала понемногу, а потом стремительно нарастала их жестокость по отношению к нему. Сначала были мелкие пинки, ничего страшного по меркам нацистов, ну, например, когда Пекельный, отстояв огромнейшую очередь за хлебом, уже был на пороге булочной, его опять бесцеремонно оттесняли в самый конец. Но очень скоро настало время конфискаций (Пекельному пришлось сдать свой радиоприемник), обысков (их претерпели три четверти квартир на Большой Погулянке: все, что имело ценность, немцы забирали, остальное громили), запретов (ездить в поезде, ходить на рынок, кроме как в определенные часы, потом вообще ходить на рынок, потом выходить из дому после девятнадцати часов, потом ходить по тротуарам, потом – по главным улицам) и, наконец, унижений (приказ носить квадратную, десять на десять сантиметров, белую нашивку с желтым кругом и буквой J в середине – Пекельный сам пришил такую на сюртук; затем – синюю нарукавную повязку с белой звездой). Но и это пустяки по сравнению со всем остальным, и Пекельный считал бы, что его братья евреи дешево отделались, не будь в то же самое время, и чем дальше, тем чаще, облав, после которых людей эшелонами отправляли бог знает куда – а впрочем, знали еще немцы, да и литовцы тоже знали.
107
Сейчас на доме № 8 по улице Руднинку, где во время войны находился Юденрат – Еврейский совет, висит мемориальная доска в память о тысяче двухстах евреях, убитых после облавы 3 ноября 1941 года. Чуть дальше, на доме № 18, – еще одна доска с планом обоих гетто. Если же походить по Старому городу, глядя под ноги, можно заметить там и тут медные таблички с именами нескольких евреев, родившихся в Вильнюсе и убитых нацистами (всего таких табличек восемь, ни на одной нет имени Пекельного).
Сегодня Вильнюс носит траур, подобно какой-нибудь героине Бальзака или Мопассана, которая демонстративно ходит в черном, после того как отравила мужа. Местные жители, теперь это известно, были пособниками нацистов, активными и не очень, и так или иначе участвовали в уничтожении евреев: большинство не желало им зла, но из трусости оставалось пассивным и не старалось им помочь; были такие, кто из христианского милосердия скупали за бесценок их имущество; такие, кто его беззаконно присваивали и потом, ничего по сути не имея против бывших владельцев, все же предпочитали их смерть возможной реституции; были помешанные на “еврейском вопросе”, считавшие, что дыма без огня небось не бывает; и были, наконец, литовские националисты.
