Как в калейдоскопе, прошли перед юношами картины Порт-Саида и Суэцкого канала. Целые сонмы неведомых чувств навеяло на них Мертвое море, горевшее загадочным фосфорическим светом под покровом черного бархата ночи. Промелькнули высокие, дерзновенные скалы Адена, словно стоявшие на страже тайн Индийского океана.
Наконец заколыхались океанские волны на бесконечных темно-синих просторах. Сразу почувствовалось беспокойное биение океанического пульса, и пароход начало качать.
Бусбек с воодушевлением рассказывал юношам о своей плантации на Борнео, о порядках, заведенных им на ней, о распорядительности, проявляемой им на каждом шагу.
По-видимому, в нем не было ни капли классической голландской флегматичности; в его природе сказывались чисто галльские черты — экспансивность, хвастливость, добродушие. С первых слов его видно было, что это человек не только с коммерческой жилкой, но и с деспотическими наклонностями, выше всего ставящий свою волю.
Юноши произвели на него выгодное впечатление, и он заинтересовался ими. Чувствуя, со своей стороны, расположение к Бусбеку, друзья не считали нужным скрывать от него своих планов. Задор и юный романтизм Скиндера и Арского увлекли Бусбека, несмотря на юмористическое отношение его к их путешествию. Юноши рассказали ему, как им удалось осуществить давнишнюю мечту — попасть в недра девственной тропической природы. Рассказали о заманчивых картинах, чудившихся им среди далеких островов. Волшебное царство жар-птицы! Оно рисовалось в их воображении во всем великолепии экзотических пейзажей, под покровом сладостной тайны, этой неразлучной спутницы романтизма.
С интересом, к которому была примешана известная доля снисходительности, слушал их Бусбек. Их рассказ вызвал его на еще большую откровенность. Он передал юношам несколько эпизодов из своей жизни, когда он очень молодым человеком отправился в неведомые страны в поисках далекого счастья и, после многих испытаний, сумел удачно устроить свою жизнь.
В одно раннее утро, предупрежденные знакомым моряком о близости Цейлона, юноши поднялись на палубу и, опершись о борт, с жгучим нетерпением ждали входа парохода в гавань Коломбо. Пароход, наконец, вступил в воды гавани, окрашенные пылающим заревом только что взошедшего солнца. Город предстал перед ними в пурпурной мантии, на которой вскоре расцвели роскошные цветы червонного золота. Зарево горизонта бледнело, сменялось симфонией фиолетовых красок, от которых по небу расплывались нежно-розовые волны.
