— А что, Матюша, не слепят тебе глаза жопы сиятельные? — спрашивает Шка Иванов, а сам сквозь очки круглые Юзе подмигивает.
— Не боись, не ослепну. Зато руку, как вы, не вывихну. Редко машу, да метко. Мой замах десяти ваших стоит.
— Так с тебя и спросу больше, и задняя обида на тебя крепче! — улыбается Юзя. — А мы что — помахали, да и разошлись. И народ простой на нас не серчает. Не столбовые жопы сечены, чай!
— И нам, и жопам одно главное — побыстрей! — вставляет Соболь.
— Жопа жопе — рознь, — не соглашается Матвей. — Иную жопу отсечешь — словно причастишься.
— А на иную — и плюнуть жаль, — кивает Шка Иванов. — Мало жоп достойных осталось, братцы.
— Достойные жопочки в женских гимназиумах обитают, — хитро улыбается подпалачник Мишаня. — Опаньки, опаньки по девичьей попоньке! Отсечешь пяток — душой помолодеешь.
— Дело свое честно вершить надобно, без корысти, понял? — поучает его Матвей.
— Как не понять! — лукаво усмехается Мишаня, пальцами «кавычки» делая.
— Без интереса токмо в лагерях секут, — возражает Юзя. — Я не робот, чтоб без любви дело государево вершить. Надобно и розги любить и жопы. Тогда противоречия в душе не будет.
— Я свой кнут люблю, кто спорит? — оглаживает бороду Матвей. — Но люблю непорочно.
— Мы, Матюша, розги тоже непорочно любим, — рассуждает Юзя. — Среди нас садистов нет.
— Кнут и розга — яко альфа и омега, — вставляет Ванька.
— У кнута своя метафизика, а у розги своя… — прихлебывает из стакана Шка Иванов.
Вваливается в кабак известный нищий с Трубной площади — Никитка Глумной. Крестится, кланяется:
— Здравия и благоденствия всем тварям!
Знают его в «Счастливой Московии», любят. Со всех сторон к Никитке сразу предложения:
— Седай с нами, деловой!
— Никитка, глотни пивка циркового!
— Прыгай ко мне, блоха!
Но у Никитки свой узор: по средам и пятницам он к столам не присаживается, а только обход кабака делает, живые картинки показывая да выпивая понемногу, и — опять на Трубную.
— Садись, выпей, колода приплывная! — громогласно зовет его Матвей.
— Не велено Богородицей в день постный рассиживаться, — подковыливает к ним Никитка, обнажает умную машинку на грязной груди висящую, оживляет ее. — Видали, чем государыня наша по ночам занимается?
Выдувает умная светящийся пузырь: государыня в своей опочивальне мажется мазью голубой, оборачивается голубой лисицей, бежит на псарню кремлевскую. А там отдается кобелям.
— Видали, видали, Никитка, — усмехается Шка Иванов. — Слепи чего поновей.
