То, что отчислят не меня, а жизнь Рики уже вне опасности, несколько успокоило. Но заявление целителя было странным. Я никак не могла согласиться с тем, что отчисление из столь престижной академии – благо. Не представляю, как бы смогла жить, вылетев отсюда. А уж какой позор для семьи! Бедная, бедная Рика! И почему она меня так злила? С ее везением рассчитывать на что-то просто смешно. Хоть не умерла, и то хорошо.
– Зачем? – спросил Дагойн, как только мы вышли от целителя. – Зачем ты подлила зелье? Мне подлила, не Рике. Это уж потом она взяла мою тарелку.
– Если ты видел, то почему не забрал? – попыталась я увильнуть от ответа.
– Подумал, что ты вряд ли подливаешь что-то хорошее, а Рика была чересчур навязчива, – не смутился он. – Но ты не ответила.
Да уж, влипла. Вопрос неудобный. И про бабулино задание не скажешь: слишком глупая отговорка. Нужно говорить как есть.
– Чтобы отомстить за оскорбление, – ответила я. – Для чего еще? Не думаешь ли ты, что я подливаю зелья просто для тренировки?
Дагойн выругался на том самом языке, обучение которому у нас с Мирейей вызывало столько трудностей и который я желала бы никогда не слышать. Пусть этот язык столь эмоционален и емок.
– За что ты так меня ненавидишь? – внезапно спросил он. – Что я тебе такого сделал? Доводишь, сбегаешь, а потом нагло заявляешь, что оскорблена! Ты ведешь себя, как… – Он ненадолго замялся, пытаясь подобрать слово, но тут же продолжил: – Имперская девственница, которой воспитание не позволяет до свадьбы развлечения в постели, но которая не прочь подразнить кавалера.
– А может, я и есть девственница? – в сердцах бросила я. – Пусть и не имперская?
– Ты? – Он зло расхохотался. – Сьенна, я прекрасно понял, что ты хочешь в это поиграть. Но, прости, у тебя каждый жест, каждый взгляд выдают опыт, и немалый. Ты просто облизнулась, а я уже схожу с ума от желания. – Его голос стал хриплым, а глаза потемнели настолько, что зрачок стал неразличим. – А ты доводишь меня и сбегаешь. Сьенна, прошу, перестань со мной играть, а то я за себя не ручаюсь!
Он так громко щелкнул в воздухе хвостом, что я вздрогнула. Дагойн не обратил на это ни малейшего внимания, развернулся и пошел в общежитие, бросив меня наедине вместе с моим ужасным признанием. Я сказала то, что рассчитывала сохранить в тайне, можно сказать, открыла душу, а он не поверил. Зачем я вообще призналась? Захотелось срочно подлить ему еще чего-нибудь, и так, чтобы уже не увернулся. Среди зелий что-то было для распыления, надо посмотреть. А то вон как гордо вышагивает, да еще хвостом презрительно дергает.
