Готкин нахмурился.
— Конечно же. Я и забыл, что этому определению больше не учат. Для вас коммунист — это кто-то, чьи идеи отличаются от идей большинства… или, скорее, от идей, внушенных большинству. Коммунист — это интеллигентишка. Интеллигентишка — это индивидуалист. А индивидуалист — это психопат. Как-то так, да?
— Как-то так.
— И вы полагаете, что любое выражение непохожести и расхождение во вкусах с доминирующим большинством автоматически сигнализирует о неспособности личности встроиться в общество?
— Полагаю, да.
— Тем не менее, ты прозреваешь и в себе эту неспособность? — Его хмурое лицо разгладила улыбка. — Можешь даже не отвечать, Дик. Мы все чувствуем то же самое. Только мы больше не стыдимся себя. История всех великих народов — это история постоянных восстаний. Восстания добыли нам свободу, расширили наши горизонты, дали толчок интеллектуальному развитию, прогрессу. И лишь в последние годы мы сбились с первоначального пути, выстроив подобие философии вокруг всеядной экономики, что зависит от непрестанного, самодостаточного потребительства. Лишь в последние годы мы пришли к тому, что быть другим — стыдно. Что индивидуальность — это порок, неприемлемый современным обществом. Я уверенно говорю об этом, потому что застал эпоху перемен. Описанная мной доктрина была якобы необходимой во время войны, но когда последние выстрелы затихли, мы от нее почему-то не отказались. СМИ всецело посвятили себя продвижению массового товара к массовой аудитории. А там оставался лишь шаг до продвижения идей. А потом всем внушили страх перед теми, кто критиковал ситуацию. Навесили на них ярлык — смутьяны, интеллигентишки, коммунисты. Даже сегодня этот ярлык красуется на нас — и, быть может, совсем скоро его занесут в книги как юридический синоним изменника… если только мы не предпримем решительные меры по предотвращению этого.
— Но что хорошего даст мое возвращение к учебе? Как я смогу вам помочь?
— Внедрившись, — сказал профессор. — Разве не понимаешь? Мы все это сделаем. Конечно, процесс небыстрый, но плоды принесет. Если в течение десяти или даже двадцати лет каждый студент в этой комнате достигнет значимой должности, появиться реальный шанс сменить общественный курс. Законодатель здесь, банкир там, хозяйственник, рекламный магнат, владелец газеты, телепродюсер — люди, способные влиять на ключевые решения сверху…
Я окинул взглядом присутствующих.
— Так нас тут всего-то одиннадцать, — подвел черту. — Капля в море.
