Я сбросил его руку. Прекрасно понимая, что его секретарше все слышно через открытую дверь, я закричал:
— Ладно, черт с вами! Говорите моему отцу все, что хотите! Скажите ему, что он выростил паршивого асоциала-интеллигентишку — мне наплевать! Тоже мне психолог сыскался!
И я выбежал из его кабинета.
Придя к себе, я стал ждать. Три раза звонил телефон, и всякий раз, узнавая голос отца, я вешал трубку.
Ребята пришли с занятий около полудня. Я слышал их шаги в коридоре. Никто не задержался у моих дверей — слухи расползаются быстро.
В час дня, когда большинство вернулось в классы, я открыл дверь.
Высокий тощий парень в очках стоял на пороге и хлопал глазами. Сначала я даже не узнал его.
— Эм… Марк Сойер, — представился он.
— Заходи, присаживайся.
— Я слышал о тебе утром.
— А кто не слышал? — ухмыльнулся я. — Не говори, что пришел пожалеть меня.
— Нет. Я пришел порадоваться за тебя. — Он улыбнулся мне. — Знаешь, я удивлен!
— Чему тут удивляться? — пожал плечами я. — Рано или поздно всякому мужскому терпению приходит конец. Сам знаешь.
— Да, знаю. Но почему-то я никогда не думал, что и ты до всего дойдешь. Никто из нас не думал.
— Нас?
Он помешкал.
— Ну, мы с тобой — не единственные.
Я заставил себя улыбнуться.
— Так и знал. Тут ведь больше двадцати тысяч студентов. Забавно осознавать, что ты, быть может, единственный, кого уже тошнит от круассанов по утрам.
— Понимаю. — Он еще немного помешкал. — Ты уверен, что это не просто нервы?
— Слушай, Сойер. В минувшие шесть часов я поссорился с Шерри, разозлил отца и послал Гастингса куда подальше. Скорее всего, до конца недели меня вышвырнут. По-твоему, тут все объясняется шаловливыми нервишками?
— Не думаю. — Он встал. — Как насчет пройтись кое-куда этим вечером? Познакомлю тебя еще с нашими. Мы обычно собираемся пару-тройку раз на неделе, на дружественной территории.
— Что ж…
— Думаю, тебе будет интересно. После восьми — у профессора Готкина.
Марк ушел, и остаток дня прошел спокойно — если не считать того, что у меня разболелся живот, и на ужин я не пошел. Выждав темноты, я тенью выскользнул из общежития и направился к дому профессора Готкина.
Я шел в тени аллей, гадая, не в ней ли привыкли прятаться все они — радикалы, коммунисты, интеллигентишки. Одиночество вдруг объяло меня. Все осталось позади — и машины, паркующиеся на улицах, с их клаксонами и радиоприемниками, и веселые людские голоса. Здесь, в аллее, был я один — бредущий неверным шагом
