Когда я перед ее примерочным зеркалом любовалась собой, нарядившись в сказочной красоты шедевр высокой моды из крепдешина в розовую и белую полоски, – иногда выражение «одежда делает человека» все-таки справедливо! – Мари показала на кожаный мешочек, по-прежнему висевший у меня на груди.
– Что это?
– Ах! – отмахнулась я. – Всего лишь немного денег на черный день. – Маску я на всякий случай не упомянула.
– В этом доме своих денег и касаться не думай, Анна. Я дам тебе все, что нужно. И даже больше.
Милое лицо Мари приняло решительное выражение, и завитые спиралью темные локоны энергично качались, когда она тащила остальные вещи. Туфли, шелковые чулки, ленты и подвязки, нижние платья из тончайших тканей, расшитые корсеты – я даже не знала, что примерять в первую очередь. Вещи выглядели так, словно попали сюда прямиком из какого-то высокобюджетного костюмного фильма. Особенно усыпанные жемчугом туфли. Они были мне чуточку велики, но Мари просто отрезала от какой-то шали два кусочка бархата и вложила их в туфли так, что те стали как раз по ноге.
В швейной мастерской мне укоротили платье для сегодняшнего вечернего приема – ту самую бело-розовую мечту, – и после того как я его надела, Минетта, камеристка Мари, уложила мне волосы. Мари, чья прическа уже была готова, наблюдала, поудобнее устроившись в кресле. Минетта, жизнерадостная толстушка лет тридцати, была, по словам Мари, лучшей куафершей Парижа, возможно, даже искуснее той, что причесывала саму королеву. Услышав об этом, я тут же попыталась разузнать об отношениях Мари с королевой.
– Сесиль обмолвилась, что вы с ее величеством дружны, – сказала я, пока Минетта раскаленными железными щипцами для завивки накручивала мне мелкие кудряшки.
– О да, она моя лучшая подруга! Мы с ней неразлучны.
– А правда, что королева не особо жалует кардинала?
– Они действительно в ссоре. Он никогда ее не любил, с самого начала. – Внезапно Мари хихикнула. – Кстати, зовут королеву так же, как тебя, – Анна. И она удивительная красавица. На самом деле ты на нее даже немного похожа. Хотя она, конечно, постарше, ей двадцать четыре года, ну, почти мне ровесница.
– А почему кардинал ее терпеть не может?
Многозначительно взглянув на Минетту, Мари приложила палец к губам. Она дождалась, когда камеристка объявила свое произведение законченным и вышла из комнаты, а потом приглушенным голосом сказала:
– Знаешь, не нужно обсуждать наши тайны в присутствии прислуги.
