Бледный, без единой кровинки в лице слушал его Роланд. Сейчас, смотря прямо в глаза этому наглому, чувствующему свою силу посланнику, король непрестанно напоминал себе… «Спокойно… Пусть говорит, — каждую секунду снова и снова повторял он себе. — Надо ждать… Чем дольше эта обезьяна треплет языком, тем больше мы выигрываем времени».
— Мое слово крепче камня! — спокойно проговорил король. — Через час город — крепость Кордова покинет последний королевский гвардеец… А по поводу какой-то там разгромленной сотни шаморцев… Какого-то там… гм… Урякхая, — холодности короля можно было позавидовать. — А что, ты ждал? Что шаморцев здесь будут встречать цветами, свежеиспеченным хлебом? — снова и снова он задавал вопросы, пристально вглядываясь в темнеющее лицо посланника. — Ты и твои предки веками разоряли мои земли, насиловали наших женщин, угоняли мужчин на рудники в рабство. Шамор! — кажется, впервые с момента начала своей речи в его словах появилась эмоция; это слово он произнес так, словно выплевывал что-то. — Этим словом в селениях по нашей границы матери пугают своих детей… И ты хочешь чтобы ольстерцы сидели по своим домам, когда ненавистный враг топчет их землю?!
Борхе уже давно не улыбался. Молодой король оказался ему не по зубам. Насмешка и оскорбления, казалось, совершенно не тронули ольстерца.
— Если ты так думаешь, значит, ты вышел из ума, тысячник! — тут Гуран наклонился к его уху и что-то шепотом произнес, отчего губы короля растянулись в улыбке. — Или все дело в том, что тебя и твою тысячу… настоящих бессмертных, в хвост и гриву разнесли мои люди. Я ведь прав, тысячник?!
Тысячник чуть не зарычал от охватившего его бешенства. Воздух с шипением выходил из его рта и слова ярости уже готовы были сорваться с его рта, как кто-то из сопровождавших крепко схватил его за плечо.
— Я буду умолять Победоносного…, — сквозь скрежет зубов, с ненавистью заговорил Борхе. — Буду ползать перед ним на коленях, чтобы он позволил мне принести твою голову ольстерский король, — шаморец, резко зыркал по сторонам, скаля зубы. — Вот этим ножом, — он коснулся почти черной от жиры и пота рукоятки небольшого ножа, висевшего в ножнах на его поясе. — Я зарежу тебя как грязного хряка, — он брызгал слюной из-за грязно-желтых зубов. — Ты слышишь меня?
Двое стоявших сзади шаморцев крепко удерживали чуть не рычавшего от ярости Борхе. Вперед же вышел прежде неприметный старичок с тонкой косичкой бороды и, поклонившись, поприветствовал короля.
