Я расспрашивал продавца в табачном киоске на углу, аптекаря, женщину-соседку (когда я с ней заговорил, она от неожиданности даже подпрыгнула), мужчину, который уверял, что в 1936 году мы ехали с ним в одном троллейбусе. Двое сказали мне, что Леа нет в живых. Аптекарь посоветовал обратиться к доктору Вайнштейну – тот только что возвратился из Бухенвальда, – даже дал мне его адрес.
Я сел в джип, и мы поехали к штабу. Мой спутник, шофер, сигналил чуть ли не каждой девушке, а мне нескончаемо долго жаловался на армейских дантистов.
Мы отвезли документы, я сел за руль джипа и уже один поехал к доктору .Вайнштейну
На свою старую улицу я попал под вечер. У дома, где некогда жил, поставил машину Сейчас здесь были расквартированы офицеры. На первом этаже за столом сидел рыжий старший сержант и чистил ногти. Он поднял на меня глаза, но, поскольку я не был старше чином, взгляд его сделался пустым и равнодушным – в армии так смотрят часто. При других обстоятельствах и я бы тем же ответил.
– Что, никак нельзя заглянуть наверх, хоть на минутку? Я здесь жил до войны.
– Здесь, приятель, только для офицеров.
– Да знаю. Я ж только на минутку.
– Никак нельзя, извини, – и он снова принялся чистить ногти перочинным ножом.
– Мне б на минутку только, – повторил я.
Он спокойно отложил нож.
– Послушай, парень. Я пропускаю только тех, кто здесь живет, ясно? Могу и пояснее сказать, если не понял. Да будь ты хоть сам Эйзенхауэр. У меня приказ… – на столе вдруг зазвонил телефон, и сержант осекся. Поднял трубку, но глаз с меня не сводил. – Да, господин полковник. Я у телефона, да, сэр… слушаюсь, сэр… Я велел капралу Сантини поставить их на лед. Сию же минуту. Холодное вкуснее. Оркестр, по-моему, лучше посадить на балкон. Там всего-то трое… Да, сэр. Я передал майору Фольцу, он говорит, дамы могут оставить пальто у него в кабинете… Да, сэр. Совершенно верно, сэр. Вам бы лучше поспешить. Стоит ли пропускать такую ночку, ха, ха, ха! Слушаюсь, сэр. До свидания, сэр! – сержант положил трубку, лицо у него повеселело.
– Ну так как? – прервал я его мечты. – Можно на минутку, а?
– Да что ты там забыл-то? – уставился он на меня.
– Ничего не забыл, – я глубоко вздохнул, – поднимусь только на третий этаж, взгляну на балкон. В той квартире раньше жила знакомая девчонка.
– Ишь ты! А где она сейчас?
– Погибла.
– Ишь ты! Это как же?
– Ее с семьей сожгли в крематории, насколько я знаю.
– Ишь ты! Еврейка, что ли?
– Да. Ну так можно?
