. И поскольку сам себе он страховку не оформил, ему приходится продать свою квартиру и переехать на съемную, потому что у него не получается выплачивать ипотеку.
— Посмотрите на меня, — заканчивал Ошри свою печальную повесть безнадежной попыткой сдвинуть с места правую руку, — посмотрите, как я сижу тут с вами за кофе и плюю кровью, лишь бы продать вам полис. Если бы только я откладывал по тридцать шекелей в месяц. Тридцать шекелей, это что вообще? Дневной киносеанс, без попкорна. Тридцать шекелей — и я мог бы сейчас валяться в постели как король, с двумястами тысячами на счету. Я уже в пролете, но вы? Учитесь на моих ошибках, Моти. Подпишите вот тут, и всё, — кто знает, что свалится на вас с неба через пять минут.
И этот Моти, или Игаль, или Мики, или Цадок на секунду вперяли в него взгляд, а потом брали ручку, которую он протягивал, и подписывали. Все как один. Ошри подмигивал им на прощанье, потому что когда у тебя парализована правая рука, о пожатии речь не идет, и замечал на пути к выходу, что они всё сделали правильно. И так, без особых усилий, раненый банковский счет Ошри Сивана начал стремительно выздоравливать, и через три месяца Ошри с женой купили новую квартиру по ипотеке куда меньшей, чем та, которая была у них до несчастного случая. А со всей физиотерапией, которую ему назначили в поликлинике, рука тоже пошла на поправку. Хотя на встречах, когда клиенты протягивали ему руку, он продолжал делать вид, что совсем не может ею шевелить.
Есть синий и желтый и белый и сладкий и нежный вкус во рту. Есть нечто высшее надо мной. Нечто высшее, и я на пути к нему. На пути к нему
По ночам он продолжал возвращаться к этому во сне. Не к несчастному случаю — к своей коме. Странно, но, хотя времени прошло много, он по-прежнему в мельчайших деталях припоминал все, что чувствовал в те шесть недель. Он помнил цвета, и вкус, и прохладный воздух, овевавший его лицо. Он помнил беспамятство, помнил чувство, что он существует лишь в настоящем, без имени и без истории. Целых шесть недель настоящего, и помимо этого настоящего — лишь этакий крошечный отросток будущего, безосновательный оптимизм, окутывающий новое и странное чувство, что он действительно существует. В эти шесть недель он не знал, как его зовут, не знал, что он женат и что у него есть дочка. Он не знал, что пережил несчастный случай и теперь борется за жизнь в больнице. Он ничего не знал, кроме того, что жив. И этот простой факт наполнял его огромной радостью. И вообще, это ощущение, что ты мыслишь и чувствуешь посреди пустоты, было острее всего, что ему случалось испытать прежде. Как будто исчезли все фоновые шумы, а единственный оставшийся звук был подлинным, чистым и прекрасным до слез.
