Горькая истина стала, наконец, ясна. Вместо отрады и утешения, которые я надеялся найти в этом человеке, я нажил себе страшнейшую обузу. Мое положение стало куда хуже, чем раньше. Бродить по пустыням в обществе помешанного…
Мы медленно шли обратно тем же путем, которым несколько недель тому назад продвигались к югу. Наш новый товарищ был очень слаб и сильно замедлял наше передвижение. Впрочем спешить нам было и некуда и незачем.
Я несколько раз пытался вызвать на разговор нашего спутника. Напрасно — он бормотал что-то невнятное, точно малый ребенок. Я пробовал его упрашивать, уговаривать — ничего не выходило. Один раз я даже немножко побил его со зла, но и это не помогло.
Хорошо еще, что Бруно очень привязался к помешанному. Он не отходил от него ни на шаг. Я был рад этому: незнакомец, то и дело порывался уйти куда-нибудь один. Если бы не Бруно, он забрел бы куда-нибудь далеко, и нам же пришлось бы его разыскивать. Кроме того я боялся, как бы его не убил кто-либо из туземцев. Ведь его болезнь могли и не заметить, да и спасла ли бы еще она его от удара копьем дикаря.
Наконец мы добрались до берега большого озера, где и прожили около двух лет. Вас, может быть, заинтересует, почему я поселился на озере? Причина — наш больной. Дальнейшее путешествие — к туземцам гористой страны — было из-за него прямо-таки невозможно.
Я был бы не прочь вернуться на берега морского залива, на родину Ямбы. Там, пожалуй, я скорей смог бы встретиться с белыми, корабли-то ведь в море бывали. Во всяком случае, это было бы и проще и спокойнее, чем бродить по австралийским пустыням. Но наш помешанный не позволял мне выполнить и этого намерения.
По пути к озеру нам пришлось пройти через очень дикую страну. Это были гряды скал, громоздившиеся целым рядом террас одна на другую. Их гладкие отвесные стены были едва доступны. Тут мы испытали немало горя с нашим больным. Он был слаб и легко утомлялся, он поминутно мог поскользнуться и скатиться в пропасть. Мне приходилось взваливать его себе на спину и тащить по тяжелой и опасной дороге.
Он не знал никого из нас. Его взгляд скользил по нашим лицам, как по пустому месту. Он никогда не обнаруживал ни страха, ни радости, ни удовольствия. Его лицо всегда было тупо и безжизненно. Если он не спал, то бродил. Бродил он всегда вокруг какого-нибудь места и при этом что-то бормотал и без устали жестикулировал.
Мы не мешали ему бродить — за ним присматривал в это время Бруно. А когда наступала пора обеда, мы шли за ним, приводили его к костру и усаживали. Он ел с своим обычным безразличным видом. Вряд ли он попросил бы у нас есть, если бы мы его проморили несколько дней без еды. Он ничего не хотел.
