Как только мои черные гости оправились, я повел их на берег и показал им свою старую лодку, качавшуюся на воде лагуны. Лодка эта была для меня бесполезна, но я все же все время старательно заботился о ней и поддерживал ее в полной чистоте и порядке. Эта маленькая жалкая неуклюжая лодка вызвала у чернокожих прямо-таки безумный восторг и удивление. Они решили, вероятно, что я приехал из очень далекой местности на таком большом «плоту». Потом я показал им остатки шхуны, от которой к тому времени сохранился только голый остов на скалах. Я старался объяснить им, что приехал на этой огромной лодке, но они не могли понять меня.
Вернувшись в хижину, я надел на себя платье. Когда дикари увидели меня одетым, то они были так поражены этим, что я решил прекратить ряд своих «чудес», иначе дикари, пожалуй, положительно боялись бы оставаться со мной. Им казалось, что платье составляет часть меня самого, что это вторая моя кожа. Они были очень напуганы и подавлены этим и не решались подойти ко мне поближе.
Чернокожие не строили себе никакого убежища. Ночью они спали просто на песке под открытым небом, располагаясь у той из стен моей хижины, которая была за ветром. У ног их всегда горел яркий огонь. Я предлагал им одеяла и паруса, чтобы укрываться, но они отказывались и предпочитали лежать, прижавшись друг к другу. Утром женщина приготовляла для них еду, состоявшую из рыбы, птичьих и черепашьих яиц. Бруно долго не хотел относиться дружелюбно к новоприбывшим, вероятно, потому, что они очень боялись его и сильно тревожились всякий раз, как слышали его лай.
Единственное, что, кажется, выводило отца этого семейства из сто мрачного настроения, были мои акробатические упражнения, которые приводили мальчиков в дикий восторг. И отец, и мать, и мальчики старались подражать моим прыжкам и кувырканьям, хождению колесом и другим штукам, которые я проделывал.
Но они так неловко падали при этом (отец однажды чуть не сломал себе шею), что скоро перестали пытаться сделаться акробатами. Мрачный мужчина мог просиживать целыми часами, не пошевелив ни одним мускулом, наблюдая мои прыжки. Я, собственно, никогда не боялся его, но очень заботился о том, чтобы он не завладел каким-либо из моих орудий. Из предосторожности я даже поломал и бросил в воду те копья, которые оказались на их плоту. Я был уверен, что, безоружный, он не сможет сделать мне большого зла, даже если б и захотел.
Постепенно я слегка ознакомился со странным языком чернокожих и вел длинные разговоры с женщиной, выучившей с грехом пополам несколько английских слов, а когда я стал лучше понимать ее странный язык, то узнал от нее много удивительного о нравах и обычаях австралийских туземцев. Все эти сведения очень пригодились мне впоследствии. Ямба — так звали женщину — сказала мне, что ужасная буря, свирепствовавшая недели за две до того, как я их спас, унесла их далеко от родины.
