В отличие от тех, кто умер недавно.
Эти мертвецы казались либо тупыми, либо злобными. Часто — и то, и другое. Уитни Хьюстон, например, была в бешенстве, в ярости, в то время как Ричард Никсон был достаточно зол, чтобы напасть на женщину рядом с ним, но слишком глуп, чтобы понять, что Уитни бьет его по лицу.
Сам он не испытывал никаких эмоций и, насколько мог судить, был единственным, кто подозревал где он и что с ним случилось. Наверное были и другие, но не в ближайшем окружении. Все его крики, все его попытки общаться натыкались на молчание и безразличие которые, на первый взгляд, были лучше, чем враждебность, — по крайней мере, Уитни Хьюстон на него не нападала, — но, в конечном счете, были бесполезны.
Нужно выбираться отсюда. Сейчас. Пока он не застрял. Пока не забыл, что хочет уйти. Прошло уже слишком много времени. Он должен был сразу же уйти, попытаться найти выход, но почему-то не сделал этого; он просто стоял и смотрел, сам не зная почему.
Он до сих пор просто стоял и потребовалось огромное усилие, чтобы заставить себя уйти отсюда. Может, это было то место, где ему надлежало находиться; может, это было его предназначение в загробной жизни, но именно поэтому нужно было уйти, прежде чем он застрянет здесь навсегда.
Он поднял ногу, шагнул в сторону и внезапно почувствовал слабость, словно у него иссякла вся энергия. Потребовались все силы, чтобы продолжать идти, но он сделал это, заставляя себя целенаправленно двигаться вперед, проходя сквозь неподвижную толпу.
Впереди, справа, было еще одно лицо, которое он узнал: Пол Ньюмен,[4] мельком увиденный за толстой латиноамериканкой. Смерть не делала различий, и было странно видеть, как знаменитость и безызвестность смешивается с неведомым.
Он шел.
И шел.
Днями, а может и неделями, он шел по бесконечной, тускло освещенной комнате, проскальзывая между людей, обходя их, двигаясь всегда в одном направлении и надеясь наткнуться на стену. Куда бы он ни шел, мертвые на различных стадиях были вперемешку. Он думал, что наступит момент, когда будут встречаться лишь те, кто находится здесь веками или тысячелетиями и, конечно, он их видел, но эти выцветшие изношенные фигуры всегда перемежались с новоприбывшими.
Тем не менее, как бы далеко он ни забирался, как бы сильно ни кричал, он не встречал никого, похожего на себя: идущего, либо говорящего. Никого с определенной целью.
Слабость, охватившая его, когда он впервые попытался сойти со своего первоначального места, не уменьшалась, а, скорее, увеличилась, но он продолжал идти, опасаясь, что не сможет сделать это, если остановится. Как ни странно, в пище он не нуждался. Он не испытывал ни голода, ни жажды, ему не хотелось спать. Была лишь постоянная слабость. И стремление, которое заставляло его двигаться, несмотря ни на что.
