— теплое время года тот проводит на улице: дома курить не дают, да и профессиональная привычка, видимо, — возле подъезда торчать. Правда, в последнее время выходит со стульчиком, говорит: позвоночник больной.
— Это у всех у нас. Работа-то вся на ногах. Раньше не было камер наружного наблюдения. Ни этих, сотовых.
Что тут скажешь? Действительно, не было.
— Трудиться, Андрей Георгиевич? — спросит и взглянет на часы.
Он кивнет ему, на мгновение почувствует себя виноватым — двенадцать, а он только выходит из дому — и отправится, да, на работу, пешком. В их районе за лето расширили тротуары, а проезжую часть, соответственно, сузили, улицы выглядят непривычно. Нарочно сделает крюк, чтоб пройти мимо школы, французской, которую он заканчивал: типовое здание, пятиэтажное, недавно к нему приделали нарядный стеклянный куб — не в стиле, но Москва ведь вся эклектичная. И, между прочим, сегодня возле подъезда он не нашел. Того уже не было видно несколько дней — такое случалось, если его помещали в госпиталь, подлечить позвоночник. И то, пускай полежит. Этот ПАЛАЧЬ его сильно развеселил.
Да, школа была французская, считалось — лучшая, потом — ничего себе тоже — мехмат МГУ, хотя к математике выдающихся способностей не было. Как и к французскому, как (думалось в плохие минуты) вообще ни к чему. Но друзьям, а их было много, он казался, напротив, человеком разнообразных, больших дарований.
— Вы меня любите просто как вещь. — Стравинский, он помнит, похожим образом откликнулся на кончину Шаляпина. Может быть, не Стравинский, кто-то еще.
— Нет, Андрюша, это ты сам себя любишь как вещь, — отвечали друзья. — А мы… Мы тебя просто любим.
И он успокаивался, на какое-то время: чувства товарищей и подруг носят характер небезусловный, нуждаются в обновлении. Конечно, желание нравиться (вполне в его случае простодушное) — недостаток, но для художника, для артиста, естественный. Частый, во всяком случае. Говоря о грехах: из гражданских деяний он самым постыдным считает вступление свое в комсомол. Мальчик с семейной историей антисоветской деятельности — в квартире у них дважды производился обыск (взрослые говорили — шмон), — он помнит, как удивленно посмотрела учительница: Андрей написал заявление чуть ли не раньше, чем весь его класс. Глупость, ужасная глупость, и вовсе не обязательная — в восемьдесят седьмом. Зато с женщинами неизменно был честен, оттого и женат уже в третий раз.
Он — сценарист, его знают, хотя, как известно,
