Я. Слушай, словцо это — лингвофрения мне так вставило…
Я. Похоже на диарею. Все мы п…сы, однако.
Я. И ты тоже?
Я. Да, увы… Ну подумай сам, разве будет человек в здравом рассудке вот так насиловать Ворд?
Я. Ну это еще вопрос, кто кого насилует.
Я. Ага! Один умный дядька опубликовал статью в «Субъективе», журнал этот, впрочем, быстро скис. А жаль — хорошее было начало. Сказал он, вкратце, следующее: чем больше мы доверяем автоматике, тем меньше доверяем самим себе. Это предельно кратко сформулированная мысль, и, к сожалению мало понятная вне контекста. Мысль глубочайшая! Я до сих пор считаю, что снимать в автоматике — настоящая дикость. Вообще об этом читайте в «Серебряном мире».
Я. Кстати, «Серебряный мир». Как ты его писал?
Я. Как писал? Ну и вопрос! Ушло у меня на эту работу лет двенадцать, и то, еще не закончено. Давай поговорим о чем-нибудь другом. О нимфетках, например, или о погоде. Кстати, мы еще не поговорили о 27 вариантах «ОНП».
Я. «ОНП»?
Я. В изначальном варианте он назывался «П» — «Путь». «ОНП» — «Осень, ночь, путь». Первая серия была откровенно мозгофакальной — герой сидел в электричке и парил мозги одной высокоинтеллектуальной подруге, что так, мол жить нельзя. После чего они сели на паром и отплыли. Думал, в Данию? Хрен. На остров Котлин. Она жила там.
Я. Опять романтика.
Я. Еще какая романтика! В Ораниенбауме они зашли в привокзальную кафешку, где наливали псевдокофе за 22 копейки. Помнишь такой изврат?
Я. Как же, помню.
Я. И вот в конце первой серии эта свихнувшаяся ломает весь кайф герою и вопит во все горло: «Я не шлюха!». Конец первой серии.
Я. Улет!
Я. Он ее запихивает на паром, и сам на нем двигается, понятно. После чего у них, уже у нее дома, происходит черно-белый диалог в духе раннего Вайды. Но вот что я тебе скажу: этот вариант так и остался в моих мозгах. Почему? У меня был такой друг Вова — хотя почему был? Остался. Мать твою. Как-то раз вышли мы на Василеостровской, и пошли гулять (была зима) в сторону Института Опупенного Мозга. У нас фишка была такая — кататься на поездах метро до упора, затем выходить, погружаться назад и продолжать обсуждение наших предельно умных мыслишек. Это, понимаешь ли, прикол: жужжание поездов тогда стимулировало нашу мозговую деятельность, по крайней мере, так нам казалось. И вот идем мы, короче, я выкладываю Вове свою гениальную концепцию, а он вопит: «Ни про каких проституток я кино снимать не буду»!
Принципиал! Феллини хренов!
