Но беглец не размышлял — им руководили инстинкт, развившийся от долгого упражнения, и полное отсутствие нервности. Каждый палец его ноги становился так, как того требовали условия, чтобы прочнее держаться на трясине, и, ничего не замечая, оставив всякую осторожность, он несся над грозившим смертью болотом с такой же уверенностью, как бежал по тропинке среди леса. Он не думал, не знал и не заботился о том, что делал; и только бежал от того, что раньше ему было неизвестно! Что заставляло его теперь бежать? Он и раньше убивал живые существа и беспечно об этом забывал! Почему же его заботит это теперь? В совершенном поступке было нечто, заставлявшее его бежать прочь! Где теперь Ок? Встретятся ли они снова и будут ли опять охотиться вместе? Нет, Ок больше не придет, и он, Аб, был этому виной. Он должен бежать. Никто не следовал за ним, — он это знал, — и все-таки он должен бежать!
Когда болото осталось за ним, уже спустилась ночь, но он все бежал вперед, в лес, наполненный хищными зверями. Ничто, ничто не заставит его забыть ни странное новое чувство, ни то деяние, которое его заставляло бежать прочь. Теперь он углубился в лес, совершенно забыв об опасности, нуждаясь лишь в успокоении, в чем бы оно ни состояло.
В ту эпоху и в такой местности человеку, бежавшему ночью по лесу, неизбежно грозила встреча с каким-нибудь голодным хищником, готовым поживиться его телом. Ослепленный своим настроением Аб не заботился о том, чтобы избежать возможной борьбы, хотя бы даже с чудовищным медведем или даже свирепым тигром. Он потерял всякую способность рассуждать и, не сознавая этого, чувствовал себя, как самоубийца, желающий умереть в битве. Зачем ему теперь осторожность? Что для него теперь значила встреча с каким-нибудь голодным животным? Борьба с хищником, защищая свою жизнь, была бы для него спасением.
Казалось, жизнь настолько потеряла для него всякую цену, что ему было безразлично, кто выйдет победителем из этой борьбы, — и в этом проявилось великолепное чувство презрения к смерти пещерного человека. Но все это рисовалось неясно в голове беглеца и представляло лишь малую долю занимавших его мыслей.
Иногда, как бы призывая к себе смерть, он громко кричал на бегу; это было всякий раз, когда среди мелькавших в его воображении видений он видел снова лежавшего мертвым Ока. Так бежал человек, убивший другого.
Впереди послышалось рычание; внезапно раздвинулись кусты, и человек был отброшен назад, оглушенный, окровавленный и пораженный ударом громадной лапой. Безразлично, какое это было животное, но оно было голодно и, по-видимому, нашло подходящую добычу. Но существовала громадная разница между добычей, составлявшей обычное меню хищника (это был медведь) и тем животным, на которое он теперь напал; но медведь не понял этой разницы и, не рассуждая, бросился, чтобы окончательно убить свою жертву, отброшенную назад, на землю, его громадной лапой, — и потом наслаждаться ее мясом.
