— Тем не менее небольшие запасы спасут от неприятных случайностей. Повозки будут конными, и сосредоточить их надлежит не позже чем завтра — ведь до Народного собрания всего лишь два дня! Выступим на следующее утро после него. Эриал хорошо поработал за прошедший месяц: Беотия превратилась в готовый вспыхнуть сухой хворост. Мы поднесём факел.
— Помни, Пелопид: Случай рядом: недолго проживёт наше дело, если мы упустим его.
Замена бычьих повозок на конные — простой вопрос, но откладывать его на завтра было нельзя, и домой Эпаминонд вернулся поздно.
— Гость уже давно ждёт тебя, — встретил беотарха вольноотпущенник Керан; вместе со своей женой Антией он вёл нехитрое домашнее хозяйство Эпаминонда, постоянно сетуя на его невнимание к повседневным нуждам. — Он совершил омовение, но от пищи отказался, — не желает есть в одиночку.
— Зенон! — сияя радостью, распахнул объятия Эпаминонд, когда навстречу ему поднялся высокий худощавый мужчина в длинном хитоне из грубой серой ткани. Трудно сказать, сколько лет было гостю — во всяком случае, он выглядел старше Эпаминонда, быть может, благодаря лысине, начинавшей свой бег от высокого лба и заканчивавшей его за теменем, быть может, благодаря морщинкам, разбегавшимся от его добрых глаз, светящихся глубинной мудростью.
— Ты всё такой же, как и при нашей последней встрече, — говорил Эпаминонд, обнимая гостя, — похоже, время остановилось для тебя. В чём секрет?
— Скажу лишь главное, чтобы не утомлять тебя пространной речью, — отвечал тот после слов приветствия. — Нужно жить в гармонии с природой, частью которой мы являемся, во внутренней гармонии между телом, духом и разумом, а также соблюдать во всём ту меру, которой учил великий Сократ. К сожалению, лишь с годами приходишь к пониманию простых вещей. Иначе — кто знает? — на моей голове была бы такая же густая шевелюра, как и у тебя, дорогой друг.
— Превосходство в густоте волос над таким учёным, как Зенон, — последнее утешение для последнего из софистов, — рассмеялся Эпаминонд. — Но расскажи о себе.
— Я побывал в горном Эпире; едва не уничтоженный снежной бурей, перевалил величественный в одеянии своих скалистых отрогов Пинд, и попал в благодатные равнины Фессалии. Долго оставался я в городах орошаемой Пенеем Темпейской долины, особенно Лариссе. Обучал детей, наставлял молодёжь, дискутировал с местными философами. Остался бы там и дальше, но учёные мужи, отчаявшись одолеть меня в диспутах, прибегли к обычному для низких людей способу — навлекли на меня гнев тирана Ясона. Я осуждал его стремление распространить свою власть на всю Фессалию.
