С трудом протиснувшись сквозь приоткрытую дверь, Алексей нагнулся, пытаясь разглядеть в темноте, куда ступает. Позади слышалось сопение Ольги, которая тоже лезла внутрь, слишком напуганная, чтобы оставаться в сенях.
— Что там? — хрипло спросила она, зависая над ним.
— Не знаю. Посвети.
Она чиркнула кресалом. Тусклый огонек зажигалки слегка отодвинул тьму к углам, высвечивая крохотную кухоньку, загроможденную большой русской печью, столом и чем-то вроде старомодного буфета. На полу валялись какие-то коробки и тюки, а дверь подпирал сдвинутый Алексеем железный сундук, об угол которого Ольга тут же стукнулась ногой и громко охнула.
— Что? — испугался Алексей.
— Ничего. Ударилась.
Она отступила к стене и стала шарить по косякам и рядом, выискивая выключатель, и очень быстро нашла, надавив кнопку в отчаянной надежде.
Свет, разумеется, не зажегся. Даже пытаться не стоило.
Алексей тем временем, спотыкаясь и шипя сквозь зубы матерные ругательства, пробрался к столу, шаря по нему руками. От его силуэта на стену падала неверная скачущая тень, жуткая и потусторонняя, как неведомый зверь бабай, которым Ольгу пугали все детство.
— Тут вроде бы свечка есть, — сказал Алексей, побренчав чем-то металлическим. — Да, точно. Дай зажигалку.
Она вытянула руку вперед, и, когда отдавала ему «Зиппо», их пальцы на миг соприкоснулись.
Пальцы Алексея оказались горячими, и это ее удивило. Чудилось, что все в этом доме превратилось в лед, даже они сами, непрошеные гости, были выдолблены из него, словно в замке Снежной Королевы. Не хватало только разбросанных льдинок, из которых требовалось сложить слово «вечность».
Он чиркнул зажигалкой и поджег фитиль, отчего в кухоньке стало гораздо светлее. Ольга обессилено уселась на сундук и, ежась, принялась разглядывать помещение.
Кухонька была маленькой, как в большинстве деревенских изб, на три окна, в двух из которых почему-то царила непроглядная тьма, и только в одном, странно узком, словно рассеченном пополам, на фоне потемневшего неба виднелось снежно-белое кружево изморози. Тупо смотря в черные провалы, Ольга не сразу сообразила, что два окна закрыты ставнями, а в третьем они одну створку отворили сами. Слева, рядом с печью, притулилась старенькая, невероятно замызганная газовая плита, справа, у стола, древний холодильник. У печи стояла лавка и раздутая алюминиевая фляга с обледенелым боком, а позади, за шторкой, виднелся допотопный рукомойник. Помимо входной, в кухоньке была еще одна плотно запертая, разделенная на две половинки филенчатая дверь, выкрашенная темной краской. На полу лежали круглые домотканые половики, вроде бы в красных тонах, но разглядеть цвет мешал тусклый свет и, вероятно, грязь. На стене в большой раме висел целый набор фотографий и икона, но, чтобы рассмотреть ее, пришлось бы встать, а Ольга этого делать не хотела, да и не могла. Какая разница, икона ли это, и уж точно безразлично, кто там, на темных снимках, люди или призраки.
