И все же самое интересное заключалось в самой статуе. Фигура была так прекрасна, так похожа на живую в своей прелести, сквозь которую проступала какая-то манящая злоба. Саломея была красной ведьмой, и Бертран чувствовал, что скоро проникнет в ее тайну. Он должен понять эту улыбку и ее очарование.
С этими мыслями молодой человек уединился. И следующие несколько дней писал. Он начал удивительно многообещающую эпическую поэму и трудился над ней без перерыва. Бертран был благодарен полковнику за то, что тот ушел, благодарен хоть за такую помощь. Может быть, Саломея все-таки понимала, может быть, она была настоящей; может быть, она слышала его дикое бормотание в ночи, его одинокие мольбы, обращенные к звездам.
Может быть, она ждала поэтов в каком-нибудь далеком Авалоне или в пылающем аду для стихотворцев. Он найдет ее…
Бертран сказал ей об этом на следующий день, поблагодарив за то, что она отпугнула полковника Бертру. Он собирался прочесть ей строфу из своего сонета, когда заметил, что смотритель музея смотрит на него издали. Молодой человек перестал бормотать, покраснев от стыда. Шпионить за ним? Как часто смотритель злорадствовал над страданиями несчастных, опутанных ее красотой? Сморщенный мелкий зверек!
Бертран попытался отвести взгляд. Он уставился на новую голову Иоанна Крестителя. Заменена? Интересно, при каких обстоятельствах оригинал был сломан? «Какой-то дурак с зонтиком», — сказал маленький человечек. Пытаться прикоснуться к ней — как будто такое желание дано простому смертному! Но эта подставная голова была хороша, так же реалистична, как и первая. Закрытые глаза светловолосого молодого человека придавали болезненную нотку, которой не хватало в бледном взгляде его предшественника. И все же это был не совсем Иоанн Креститель.
Хм.
Маленький человек все еще смотрел на него. Бертран тихо выругался и отвернулся. Сегодня больше не будет покоя. Он поспешил по коридору, стараясь казаться рассеянным. Подойдя к двери, наклонил голову, стараясь не встречаться взглядом со смотрителем. При этом он чуть не налетел на приближающуюся фигуру посетителя. Торопливо пробормотал:
— Прошу прощения, — и вышел.
Обернувшись, молодой поэт с ужасом увидел удаляющуюся спину человека, которого толкнул. Он сошел с ума или узнал плечи полковника Бертру? Но ведь тот уехал — или нет? Может быть, его снова заманили для потаенного поклонения, как поклонялся Бертран, и как это делали другие? Будет ли старичок пялиться на него? Неужели Саломея заманила в ловушку другого мужчину?
