Совесть не мучила ни Ронгу, ни дедушку Фэнга. Слишком привыкли. Как сказали бы добрые люди, «сердцем очерствели». Жить на что-то надо, и раньше, как говорил дед, все было гораздо проще. Вот ты честно говоришь, что прогнал, мол, мертвеца — и люд тебе вместе со спасибами несет и риса, и вина, и мяса, и амулеты сам берет, а о скидках даже не думает. А теперь попробуй, скажи — хорошо если в управу не пожалуются.
Ронга сама б не поверила во все это. До сих пор, бывало, просыпалась и думала, что не было ничего такого. Приснилось. И дедушка всего лишь дедушка, чудной и сварливый старик, рассказывавший ей байки в детстве.
Однако вот она — реальность. И Ронга едет в скоростной электричке, как обычно, два часа до Мидзина, и в туннеле на середине пути темнеет — и вместе с ее лицом, безмятежным и юным, в стеклах отражаются выпученные глаза, распахнутые рты, белая, в крови, кожа. Прошлогодняя катастрофа. С каждым днем — Ронге хочется так думать — лиц все меньше. Ронга прикидывает, что бы прикупить в Мидзине, если останется свободное время — может, взять острой копченой курицы, которую дедушка так любит? Или зацепить тот лавандовый крем для рук, который присмотрела себе позавчера в торговом центре? — и выходит за станцию до Мидзина, чтобы найти мертвеца… Совсем обычная жизнь. Земная.
…Далеко ходить не пришлось.
Она сидела на скамейке на станции — сильно несвежая, серая, с вздыбленными остатками волос и зияющими провалами на месте глаз. Голая, ссохшаяся, в грязи и гнили, и… странная. Страннее обычного. Будто бы с трудом держалась, будто бы вот-вот рука или нога отвалится. Мертвая постоянно ощупывала себя, водила черными ладонями по тщедушному телу. Лихорадочно, быстро, испуганно.
— Сожжешь? — чуть не плача, спросила мертвячка. — Как обещала?
И Ронга поняла, что не сможет. Так вот, секунды хватило, чтобы понять — тут что-то хуже, чем простая злоба. Не духи, не демоны, нет. Просто… что-то страшнее.
Люди?…
— Нет. Скажи, где искать — похороню.
Она хотела еще спросить, отчего мертвячка только теперь встала. Судя по телу, умерла она давненько. Но выяснилось это тут же, с ответом мертвой.
— Искать, — сказала она, — надо будет долго.
И вновь, как раньше, как рядом с И Дин Хо, нелепо задергалась, затряслась, заплясала на месте, только теперь полусгнившие губы застыли в скорбной гримасе. Кто-то убил ее и разрезал тело на двенадцать кусков. Разбросал как раз недалеко от станции, на Мин-О, невысокой горе, поросшей лесом, в одноименном парке. Она не могла встать раньше — она собирала свое тело. По куску в год. По куску в один день в году — Духов день, праздник почитания мертвых, когда эти самые мертвые могут свободно ходить по человеческой земле. А после двенадцати лет ждала еще месяц, чтобы прошла рядом девушка, подходящая ей по возрасту.
