Сходство было таким потрясающим, что однажды Ронга невольно потянулась рукой к его волосам. Она наверняка бы опомнилась и остановилась еще на середине движения, но тогда едва успела его начать — стоило дернуться, немного податься вперед и приподнять руку, как Байчу заметно вздрогнул и вжал голову в плечи. Руки, держащие пластиковый контейнер с жареной рыбой, задрожали, складка на лбу обозначилась четче.
— П-привидение, — от неожиданности Ронга заикнулась и ткнула пальцем за его спину. — Показалось. Хотела позвать.
Байчу какое-то время еще смотрел на ее руки с недоверием и страхом. Что бы ни было в его прошлом, поняла Ронга, вряд ли там с ним обходились хорошо.
На второй день Ронга принесла из дома подходящую одежду — из старой дедушкиной, хранящейся в шкафу только из-за страсти к накопительству. Байчу принял ее, но очень долго соображал, зачем ее ему вручили и почему. В рубашке традиционного хинсанского покроя, с завязками и высоким стоячим воротником, он уже немного походил на слугу в «Лилиях», так что прохожие не удивлялись, замечая его неподалеку. Ронга могла бы поставить правую руку на то, что Байчу уверен — одежду ему выдали именно из-за вопросов маскировки, а не потому что его майка и куртка лоснились от пыли и грязи.
На восьмой день Ронга отыскала свой старый телефон и радостно сказала, что теперь Байчу вовсе нет нужды здесь ждать. Достаточно только время от времени подзаряжать аппарат в соседней забегаловке и быть неподалеку. Байчу снова покивал, но так и продолжил приходить. Ронга поняла, что это из-за еды и немного порадовалась — все-таки так она была точно уверена, что в самый ответственный момент ее воин с сияющим мечом не свалится в голодный обморок.
Она могла бы приносить еду, впрочем. Или оставлять. Необязательно было караулить под дверью… Так она подумала на десятый день и развернулась уже у самой станции, чтобы пойти сообщить Байчу о своем решении. Ей в самом деле не хотелось лишний раз молчать рядом с ним эти десять-пятнадцать минут, постоянно оглядываясь, но и оставлять своего союзника голодным не хотелось тоже.
Это было после дневной смены, и Ронга думала, что застанет его уже спящим все в той же заброшенной прачечной. Она запоздало укорила себя — пусть сейчас тепло, а Байчу очевидно мог спать и на асфальте, и в луже, она могла бы догадаться и притащить пару одеял!
Но Байчу не спал.
Он листал что-то в ее старом телефоне. Телефону было лет десять, а не пользовалась Ронга им года два — когда нашла, то долго не могла понять, как вообще раньше что-то с ним делала. Экран маленький, изображение зернистое, аж глаз режет, отзыв ужасный. Технологии развивались стремительно — теперь даже нынешний телефон Ронги, тоже довольно старый и очень дешевый, казался чудом техники по сравнению с той моделью. Ронга просмотрела содержимое памяти лишь мельком, не особо заботясь о том, что отдает. У нее никогда не было привычки пользоваться телефоном как электронным блокнотом или фотографировать что-то личное. Там не было фотографий ее или дедушки, только какие-то кадры, сделанные со скуки, — голуби на мусорном баке, трещины в асфальте, яркие апельсины на уличных прилавках, носки ее кроссовок на сидении в ежедневных поездках «Мадара — Мидзин», линии электропередач, цветущие ветки весной, осенние листья, пригоршни снега в ту недавнюю аномально холодную зиму и покрасневшие, как помидор, пальцы на морозе. Всякая подобная ерунда, не несущая никакого смысла или красоты, вдобавок в ужасном качестве.
