- Добрые духи борются против злых, и поэтому они забыли о нас, а их огненные стрелы летят на высохший лес и сжигают его.
Однако страха люди не чувствовали, хорошо зная, что им скорее суждено умереть от голода, чем от пламени. Подгоняемое ветром, оно медленно приближалось к селению.
Мы тоже лежали неподвижно в своём шатре. Отец запретил нам двигаться, чтобы напрасно не тратить сил, которые могут нам понадобиться в решающий момент. Сам он попеременно с братом Танто приносил нам воду, по очереди поил мать, сестру и последним - меня. Принесённой мне водой я делился с собакой - я не хотел расстаться с ней в эти страшные дни.
Это ужасное время врезалось мне в память. Сначала я чувствовал сильную боль в желудке, потом появлялось ощущение, будто что-то сосёт внутри, подступая к горлу, а позже... и это прошло: я стал безразличен ко всему, и меня охватила непреодолимая сонливость. Помню, как после трёх дней отсутствия возвратился колдун Горькая Ягода и начал бить в бубен на площади перед шатрами, созывая на совет. Отец поднялся с медвежьей шкуры, на которой неподвижно сидел, и направился к выходу. Я наблюдал за ним из-под полузакрытых век. Он шёл таким тяжёлым шагом, словно у него были прострелены обе ноги, а у самого входа пошатнулся так сильно, что, наверное, упал бы, если бы не схватился за висевшие шкуры. При виде этого что-то сильно сдавило мне горло, но я не издал ни звука, только подумал: "Почему я ещё не взрослый? Может быть, я сумел бы как-то спасти племя от голодной смерти".
Слезы подступали к моим глазам, когда я смотрел на исхудавшую мать. Она лежала рядом с сестрой и тяжело дышала.
Я приподнялся на своей постели и заглянул ей в глаза. У неё был невидящий взгляд, и я понял, что Кен-Маниту - Дух Смерти уже стоит перед нашим шатром-типи и лишь выжидает подходящее мгновение, чтобы войти и как первую жертву в нашем селении забрать мою мать - самую слабую женщину племени.
Я переглянулся с братом, и мы без слов поняли друг друга: сейчас только от нас зависело, будет ли жить наша мать и много других матерей и детей.
Я потянулся рукой к ножнам - проверить, при мне ли мой нож. Он был у пояса, как всегда.
- Идём, - промолвил брат и поднялся первый.
Я тоже с трудом встал, и в глазах моих потемнело, голова закружилась... "Падаю", - подумал я и вынужден был схватиться за центральный шест шатра. Но вскоре головокружение прошло и я вышел из типи. Брат уже ждал меня.
Мы направились в сторону леса, где в тени на остатках высохшей травы паслись наши кони. Они стояли с опущенными головами, так же страдая от голода, как и мы. Худые, с запавшими животами, они мало чем напоминали прежних полудиких мустангов. Мы старались сохранить их любой ценой, так как без коней наше преследуемое племя было почти беспомощным. И не только поэтому. Для моих соплеменников, шеванезов, мустанг - не просто конь. Это прежде всего друг и брат, с которым делишь тяготы дальних дорог в холод и зной, в дождь и снег. Поэтому, даже умирая голодной смертью, воин не тронет мустанга. Разве можно спасать свою жизнь ценой жизни друга? Нет, никто из красных воинов не способен на такой бесчестный проступок.
