Образы. 2\4.
Узник. Комната, плакаты, кровать. Окно и закрытая дверь.
Когда я проснулся, то за окном была та же осень. Зато голова была ясная и лёгкая. Это странно, ведь когда долго спишь, то просыпаешься вообще никаким. Плакаты показывали пелену сильнейшего дождя. Я подошел к последнему, на котором в моей комнате был изображен я, а в этой комнате транслировались сплошные помехи. Так вот, я подошел к этому плакату и, что никогда не делал, содрал его со стены. Он почернел, обуглился и вскоре пепел рассыпался по полу. Мне это показалось забавным, и я содрал остальные три плаката.
Если я останусь тут навсегда, то мне будет весьма скучно. Единственное развлечение превратилось в четыре кучки пепла. Я с тоской посмотрел в окно. На эту решетку. Это так всё не важно. Это окно, эта решетка, эта жизнь.
Я подошел к двери. Все дороги в этой жизни начинаются с дверей. И если ты не открыл эту дверь, то считай, что и дороги-то у тебя не было. Оправдания «значит так надо» не катят. Вытащил гвоздодер, что подпирал эту хрупкую оборонительную конструкцию. Я схватился за ручку и дернул на себя. Дверь не поддалась. Я тоже не поддался. Дернул сильнее, ещё сильнее, теперь уже истерически и… оторвал ручку. Схватил с пола топор. И тут дал волю своим запертым в глубинах сознания эмоциям. Я вышиб эту чертову дверь…
Выйдя в коридор, я не увидел никаких уродов. Но шлепки грязи с их ног были повсюду. Некоторые были совсем свежими. Я пошел осторожно к лестнице, и услышал какие-то чавкающие звуки на втором этаже.
Спускался туда я уже без страха. Со мной был топор, путеводитель в мир бесстрашия и свободы. Возможно, и смерти. Надеюсь, не моей.
На втором этаже путь к лестнице мне преграждали три урода. Точнее, двое пожирали третьего. Его длинное, нескладное, змеевидное тело извивалось в зубах двух огромных ртов. Его длинные ноги были почти сжёваны одним монстром, который имел почти человекоподобное тело, правда кожа его напоминала поверхность нечищеной картошки. Два красных глаза блестели от удовольствия. Острые зубы пережевывали суставы только так. Слюни и кровь капали на деревянный пол. Другой урод, голова которого была огромной и так же являлась его туловищем, своим чрезмерно большим ртом пытался с таким же успехом жевать голову бедняги, но не всегда это получалось удачно. Жертва была многорукой и ещё не откусанными конечностями пыталась выколоть глаза этому большеголовому гаду. Но так как и глаз у этого убийцы было штук сорок, то его мало тревожила потеря где-то десяти зыркалок. Он даже весело слизывал языком жидкость, вытекающую из своих проколотых глаз. В такие моменты маленькая с клювом голова жертвы, еле уже болтавшаяся на своей длиной тонкой шее, выглядывала наружу. Два жалобных птичьих глаза смотрели на меня. Из клюва доносился противный писк. А оставшиеся ручёнки с многочисленными переломами беспомощно болтались в воздухе.
