— Все вон, — негромким голосом велел Гард прислуге. Народ как ураганом смело. В комнате воцарилась испуганная тишина.
Соверен присел на диван, потянулся к моей ноге. Я немедленно пришла в страшный душевный переполох. Вовсе не от интимности прикосновений. Испугала мысль, что я по площади Гард босыми пятками гарцевала, а он за них руками будет хвататься. Как тут не разволнуешься?
— Не надо меня щупать, — промычала я, но почему-то наглеца не пнула. Хотя следовало бы.
— Помолчи! — отрезал он и сухими теплыми пальцами весьма чувствительно принялся ощупывать опухшую лодыжку. — Представь, что я лекарь.
Но воображение явно сбоило, и представить темного мага с сексуальными руками обычным знахарем что-то никак не выходило. К счастью, физическая боль всегда заглушает смущение. Соверен как-то нехорошо нажал на пульсирующую точку, и у меня врывалось ругательство. Короткое, образное и весьма-весьма грязное. Взгляд аристократа оказался красноречив. Определенно, сочный мат, которым я в совершенстве овладела в квартале темных на острове Анадари, в образ непреступной гордой нимфы не вписывался.
— Извини, — буркнула я.
— Ты точно не благородная девица.
— Ты тоже не лекарь.
— Не спорю, — отозвался Соверен, — лекарь нежничать не станет.
— Батюшки! Это была демонстрация нежности? — Я картинно прижала руки к груди и замерла, встретившись с мужчиной глазами. Вдруг те самые пальцы, которые только что терзали мою несчастную больную лодыжку, переместились выше, до мурашек ласково погладили гладкую кожу и почти прикоснулись к нежному месту под коленкой.
— Ударю, — пригрозила я.
— Почему еще не ударила? — хмыкнул он, взял завернутый в полотенце лед и приложил к отеку.
Камердинер привел невысокого импозантного мужчину, и его представили лекарем семьи Гард. Меня никто ни о чем не спрашивал, обращались к Соверену, дотошно узнавали, что у меня болит, и как именно болит, точно глупым растяжением оконфузился глава семьи, а не девушка на диване. В общем, меня заставили изображать глухонемую нимфу, умеющую разве что хлопать глазами. Подозреваю, что последнее делать тоже не полагалось, но от возмущения у меня начался нервный тик.
Соверен ошибся в предположении: лекарь прикасался к моей лодыжке с такой осторожностью, словно я умудрилась сломать ногу в трех местах. Но вдруг как нажал — истязатель паршивый — что у меня от боли чуть глаза на лоб не полезли, и спросил у Гарда ласковым голосом:
