Пока я читал, наступило время ланча, и в квартире началось оживление. Джек, как и обещал, вышел, но очень скоро вернулся с тремя высоченными арабами. Они вчетвером закрылись на кухне и что-то долго обсуждали. К середине дня квартира постепенно стала заполняться людьми. Явился пожилой француз с женой-филиппинкой, зашли большой компанией какие-то некрасивые молодые девицы. Пришел некий Роберто, в ковбойских сапогах; его встретили радостными возгласами. Еще через полчаса в квартире обнаружились две американки и китаянка, говорившая по-русски. Люди появлялись, исчезали, возвращались, заказывали по телефону пиццу, одну, вторую, третью, ели, пили, ходили по квартире, курили, громко разговаривали, громко смеялись, бегали в ближайший супермаркет за сигаретами. Я тоже ел, пил, курил, смеялся вместе со всеми и терпеливо ждал, когда все разойдутся.
И еще целовался на кухне с некоей Мисси, здоровенной девахой из Оклахомы. У нее было детское лицо, всё в веснушках, грубое, англосаксонское, и огромные, упруго натягивавшие футболку с желтоклювым пеликаном гру́ди, которые позволялось гладить. В комнатах было накурено и грохотала музыка. От выпитого и выкуренного у меня тяжелела голова и сердце стучало как дятел. Тук-тук-тук.
К ночи квартира опустела, и на полу, возле полупустых бутылок, тарелок с объедками и наполненных доверху пепельниц, нас осталось четверо: я, Джек, Мисси и ее подруга; худенькая китаянка с красивым лицом безо всякого выражения неплохо говорила по-русски, сказала, что ее зовут Сунь Хун, но в России ей предложили называться Соней.
– Твоя – Мисси… – шепнул Джек, наклонившись ко мне, – а Сонька – моя. Понятно?
Он отстранился и внимательно посмотрел на меня своими круглыми немигающими глазками. Я вдруг обратил внимание, что у него немного необычные уши, даже не уши, а ушки, слишком маленькие и недоразвитые для взрослого человека. Эдакие детские сушки, которые хочется с хрустом оторвать и погрызть.
– Понятно, – торопливо подтвердил я и нисколько не покривил душой, тем более что Мисси была настроена в отношении меня очень решительно и, кажется, ни с кем делить не собиралась. Мисси так Мисси, подумал я. У каждого своя Мисси, своя миссия.
Мисси нисколько не стеснялась и при всех обнимала меня за шею, резко, сильно, будто проводила силовой прием. Она прижимала меня к своей груди, к тому месту, где на футболке был нарисован пеликан, и с размаху целовала в губы, причем так энергично, что мне казалось – меня вот-вот засосет в ее огромную мясную утробу. Ее грубые поцелуи сопровождались сочными звуками, которые обычно издает вантус, и оставляли меня совершенно равнодушными. Зато сильные крупные руки почему-то дико возбуждали и заражали безволием, безразличием ко всему окружающему. Чтобы отвлечься, я пытался говорить и пересказывать несвежие, но зато проверенные анекдоты, и тогда Мисси с силой отталкивала меня, так что я почти терял равновесие, отстранялась в восторженном изумлении и принималась громко, заливисто хохотать, выкрикивая одно и то же слово:
