— Это только дураки гибнут, а умные люди при трофеях ходят. Уж я бы там не растерялся. Я знаешь Еремей Матвеевич, какой ловкий? Мне вот только развернуться негде. Разбойника бы, какого поважней споймать что ли?
— Чего же ты сегодня душегуба-пирожника не словил? — ухмыльнулся Еремей, теперь уже сам, наполняя кружки. — Сержанту-то, поди, награда за убивца изрядная выйдет? Чего ж ты растерялся?
— Повезло дураку. Вошел в первую избу, а там здравствуйте, пожалуйста. Жалко пирожника.
— А чего его жалеть-то?
— Как чего? — приподняв над столом, уже пустую бутылку, Суков махнул кабатчику рукой, а затем протяжно вздохнул. — Каждый бы на его месте тому офицеришке нож в грудь воткнул бы. Они знаешь, какие наглые? Моя тетка Домна у Государыни прачкой служит, и я во дворце царском не раз бывал. Видел их там. Этот Фролка Петров у них заводилой был, а еще с ним Мишка Бутурлин, Матюха Маврин, Васька Ильин, Гаврюха Апраксин, такие дела безобразные творили, что не приведи Господи. Девок наберут целую лодку и гонят на острова и девки-то всё больше не наши. Видные такие, и можно даже сказать пышные. Понял, как? Вот.
— А мне вот Анютка, дочка пирожника по душе пришлась, — неожиданно для себя выдал другу свою самую сокровенную тайну Еремей. — Хороша девка, не встречал такой прежде.
— Ничего девка, но тощевата, — кивнул подьячий, приподняв на уровень груди кружку. — Мне больше девки в теле нравятся, а эта тощевата. Не жалую я таких, чего с них взять? Мне, понимаешь, тела побольше хочется.
— Ничего не тощевата, — приняв приглашение выпить, отозвался кат. — Для девки в самый раз.
— Так то для девки.
— А она кто ж, по-твоему?
— А вот я и не знаю. Только знаю, что путная-то девушка с гвардейским офицером ни в жизнь не связалась бы. Вот так вот. А к этой Фролка Петров через плетень не раз уже лазал. Это и пирожник подтвердил. И-и-х, была у меня зазноба одна, не чета твоей Анютке, а с офицером связалась и всё.
— Чего всё?
— Всё. А мне вот Ерема, по правде тебе сказать такие бабы, как твоя Марфа по душе. Точно скажу тебе, как первому товарищу, что по душе, как увижу её, так и захожусь весь. Веришь, нет ли, а меня в дрожь от Марфы твоей бросает.
Чернышев вдруг засопел, как закипающий самовар, дернулся со своего места, смахнул со стола блюдо с капустой, потом ухватил собутыльника за волосы и сильно ударил носом о стол.
— Я тебе сейчас пес вонючий покажу «захожусь» — заорал громовым басом кат и, намереваясь продолжить побои вскочил с лавки. — Да я тебе за Марфу голову сейчас оторву! Она же мне жена законная, в церкви венчанная! Ишь ты, заходится он! Да я тебя…
