— Бледна ты что-то сегодня, Ксения, — сказал он, — Как спалось-то?
— Спасибо, дедушка, хорошо.
— А я рано-раненько стал просыпаться… Все ворочаюсь, все думаю чего-то. Стар стал… Что, у вас вчера опять моление было?
Он снова посмотрел на Ксению жалеющим взглядом. И в голосе его тоже была жалость, грусть. Он всегда так говорил с ней и всегда жалел. Еще тогда, когда маленькая Ксения после молельного собрания выходила из избы и устало садилась на порог, ничего не видя вокруг, он уводил ее к себе во двор, гладил по желтым мягким волосам. Мокрое от пота платьице липло к ее худым лопаткам, она прижималась к деду, часто вздрагивала, будто судорога пробегала по ее телу. Мальчишки стояли возле изгороди, дразнились: «Трясунья, трясунья», — дед прогонял их, вел Ксению к себе в избу и что-то говорил, ласково улыбаясь.
— Кричали страшно; уж на что я привычный, а жутко было, деточка, — сказал дед и покачал головой.
Вышел во двор Афанасий Сергеевич, отец Ксении, посмотрел из-под ладони в небо, проговорил сам себе: «Вишь, славный денек будет» — и приветливо кивнул деду Кузьме.
Неласковый, угрюмый с остальными деревенскими мужиками, Афанасий Сергеевич благосклонно относился к нему и даже любил иногда посидеть вечером на завалинке, поговорить о боге. Ему нравилось, что дед Кузьма не спорил с ним, как другие, а если возражал, то неуверенно, робко, словно боялся обидеть неосторожным словом.
— Ты что же это, соседушка, Ксюшу завлекаешь разговорами, а ей на базу быть пора, — проговорил Афанасий Сергеевич и укоризненно покачал головой. У него было хорошее, добродушное настроение.
— Бледна она нынче, — сказал дед Кузьма.
— Ничего, это хорошо, — ответил Афанасий Сергеевич. — А ведь и нам пора, Трофимыч?
— Что ж, потопаем, — согласился дед Кузьма: они вместе работали на хозяйственном дворе колхоза при лошадях.
Ксения не стала их дожидаться, крикнула матери, что уходит, и побежала по дороге.
Ей нужно было пройти деревню, колхозный сад, пересечь Козулинский лес, а там до фермы уже и рукой подать. В утренней тишине пробовали голоса первые птицы, навстречу солнцу раскрывались цветы, а вдали таинственно таял туман — Ксении казалось, что она слышит, как с мягким шорохом ползет он по кустам и травам.
После ночного дождя воздух был холодный, густой, казалось, его можно черпать пригоршнями и пить, пить, как родниковую воду. Подол Ксениного платья вымок, прилип к ногам, она выжала его, присела на берегу узенькой речушки Каменки, смотря на отраженные в ней облака.
