— Зачем звали? Мне работать надо.
— А я тебя довезу, не торопись. У меня ведь минутное дело. В Москву хочешь съездить?
Глаза Ксении загорелись, но она только пожала плечами.
— Не думала.
— А ты подумай. Есть у нас три путевки на экскурсию. Бесплатные. Вот хочу, чтоб ты поехала. А то живешь в шестистах километрах от столицы, а не была. Ну, поедешь?
Он говорил весело, с твердой убежденностью, что обрадует Ксению своим предложением, и сам словно заранее радовался тому, что она поедет в Москву.
— Вот ведь счастье тебе привалило, — сказал дед Кузьма, — соглашайся скорее, Ксюша, а то раздумает.
И Ксения не выдержала, радостно воскликнула:
— Там, говорят, дома в тридцать этажей!
Иван Филиппович засмеялся:
— Есть и такие — сама увидишь.
— В тридцать! Больше! — авторитетно проговорил дед Кузьма. — Со счету собьешься. Я вон чуть не перекувырнулся: голову задирал. И шапку посеял. Хорошая была шапка. С подкладкой.
— Ну, значит, договорились? — спросил Иван Филиппович. — Через три дня и поедете, чего откладывать-то.
Он встал, снял с вешалки плащ, перекинул его через руку и сказал деду:
— В город сгоняешь, буха надо в райфо отвезти.
— В райфо так в райфо, я на все согласный, — ответил дед.
— Ну, пошли, подвезу до фермы, Ксеня. — Иван Филиппович обернулся к ней, но она сидела не двигаясь. Глаза ее потухли, плечи опустились.
— Нет, Иван Филиппович, другого кого посылайте в Москву.
Он досадливо поморщился, бросил на стол плащ.
— Не поеду, — сутулясь под его взглядом, упрямо сказала Ксения. — Не хочу.
Она знала: ни отец, ни Василий Тимофеевич не отпустят ее, да и сама понимала, что ехать в эту экскурсию — значит искать развлечений. Нет, не поедет она, нельзя ей.
— Бога испугалась? — тихо спросил Иван Филиппович. — Нет, — решительно сказал он, — поедешь! Путевка уже оформлена. Нельзя отказываться. А с отцом я сам поговорю, если ты боишься. Или вот Кузьма Трофимыч с ним по-соседски побеседует, уговорит.
— Чегой-то? — Дед Кузьма встрепенулся, вскинул на председателя испуганные глаза. — Ты, Филиппыч, как-нибудь без меня, а? Ты меня в эти дела не путай. Сами они должны понимать, что к чему. — Он помолчал, потоптался, сказал: — А вообще ты зря, Ксюша, отказываешься.
— Не поеду! — Ксения вскочила, бросилась на улицу.
Кусая губы, она бежала к ферме, слезы текли по ее лицу. В козулишнике остановилась, заплакала навзрыд и упала на землю. Она лежала, обхватив руками голову, уткнувшись лицом в опавшие, сырые от росы листья. Нельзя, нельзя, нельзя — только одно это слово и знала она с самого раннего детства. Нельзя смеяться, нельзя петь, ничего нельзя — умереть бы скорее, тогда будет все можно. Будет ли? Ксения даже охнула от этой греховной мысли и испуганно села, растирая по лицу кулаками слезы.
