По нескольким словам, которыми обменялись Мэри-Энн и Губерт де Ружетер, читатель, наверно, догадался, что они много чего знали о таинственном преступлении в Трамбле. Арест Давида, посыпавшиеся на него обвинения — все это помогало им вводить судебную власть в заблуждение.
Мэри-Энн не пренебрегала ничем, чтобы еще больше запутать следствие. Она сумела убедить всех в том, что убийца в несколько прыжков достиг кустарника, скрывающего колодец, при помощи веревки влез на стену и таким образом скрылся из виду.
Граф Керу, поначалу усомнившийся в виновности музыканта, переменил свое мнение, и отныне доверие, которое он оказывал Давиду, служило лишь поводом для обвинений. Сам того не осознавая, граф искажал факты, обвинял в лицемерии того, кого называл теперь не иначе как негодяем, и старался доказать судебному следователю, что преступление было совершено по заранее обдуманному плану.
Новый обыск в комнате Давида не открыл ничего нового. Это была обитель истинного труженика: железная кровать, несколько стульев, стол, заваленный рукописями и нотами, и больше ничего. Лишь несколько засушенных цветов и стихи в нотных тетрадях выдавали горечь, таившуюся в душе влюбленного.
Среди различных инструментов, принадлежавших музыканту, напрасно искали какое-нибудь смертоносное оружие. Давид даже не был охотником и всегда отказывался от участия в веселых кутежах, что теперь объясняли его лицемерием.
Судебный следователь полагал, что для успешного хода следствия было бы полезно во второй раз привести обвиняемого к трупу жертвы. Против этого, однако, возражал граф, усмотрев в такой мере оскорбление памяти усопшей, и следователь перестал настаивать. Впрочем, протокол, подписанный мэром, ясно свидетельствовал о том, что даже в присутствии жертвы Давид не признал своей вины. Очевидно, повторный опыт привел бы к тем же результатам. Нужно было другими средствами вынудить музыканта во всем сознаться. Господин Люссер не сомневался, что одной его ловкости будет достаточно, чтобы заставить Давида открыть все.
Губерт все это время не отходил от графа Керу ни на шаг. Граф рассказал ему о своем ночном приключении в павильоне и признал, что стал жертвой простой иллюзии. Отсвет от лампы Мэри наделал немало шуму. Лантюр придерживался другого мнения и если в присутствии графа не возражал, то только из уважения к нему. Когда допрос был закончен, присутствие судебных властей стало необязательным. Разрешив похоронить графиню Керу, следователь и судья уехали. Все погрузилось в тишину и траур. Следуя чувству, которое легче принять, нежели объяснить, граф хотел забальзамировать труп Элен, прежде чем предать его земле.
