Восемь квадратных метров кухни превратились в сектора конфликта. У окна размещался лагерь отца. Он ел не поднимая головы, пропихивая куски в сжатое горло. На руке, сжимавшей вилку, сердито белели костяшки.
Женя с Ромой расположились в противоположном углу у двери. Чтобы Рома доставал до стола, мама подложила на сиденье две толстые книги: старый институтский учебник по сопромату и книгу Чуковского «От двух до пяти».
Сама мама сновала в буферной зоне у плиты. Женя разрезала Ромкину тефтельку на кусочки и переложила на свою тарелку половину вермишели.
Мама покачала головой:
– Оставь, может, захочет.
Рома с аппетитом съел тефтельку, выдул стакан компота из сухофруктов и ткнул пальцем нетронутую вермишель.
– Надо кетчуп, – сказал он.
Отец подавился воздухом. Мама уронила на сковородку только что поджаренную тефтельку, которую собиралась подложить Роме, и бросилась наливать воду.
Отец залпом выпил воду, прочистил горло и вытер уголки рта бумажной салфеткой.
Мама взяла из его рук стакан с остатками воды и поставила в раковину.
– Надолго в наши края? – спросил отец, рассматривая стену чуть выше Роминой головы.
– Ты меня спрашиваешь? – покраснела Женя.
– Нет, ребенка, – с сарказмом сказал отец.
– Ребенка зовут Рома, – тихо ответила Женя, – мы недолго будем злоупотреблять вашим гостеприимством. Две недели максимум.
Мама опустила голову и начала автоматически протирать плиту.
– И что дальше? – Отец перевел взгляд на Женин подбородок.
– В каком смысле? – спросила Женя.
– Где кетчуп, в холодильнике? – спросил Рома.
Мама перестала вытирать плиту, повернулась к Роме и приложила палец к губам.
– Кетчупа нет, – сказала Женя, – хочешь майонеза?
– Или сметаны? – оживилась мама. – Хочет Ромочка сметаны?
Рома кивнул.
– Холодильник в коридоре, – сказала мама, – пойдешь с бабой Людой за сметаной?
– А мама? – спросил Рома.
– Маме надо поговорить с дедушкой.
– Я не дедушка, а Владимир Сергеевич, – сказал отец.
Мама помогла Роме слезть со стула, взяла его за руку и вышла, закрыв за собой дверь.
На сковородке затрещала, сгорая, тефтелька. Женя протиснулась к плите, выключила огонь и переставила сковородку.
Отец ухватил себя за подбородок.
– Я твой отец, – сказал он, – я добра тебе желаю. На что ты собираешься жить? Да еще и с ребенком?
– Мы выжили в Питере, – ответила Женя.
– Выжила она, – сказал отец, – думаешь, я не знаю, сколько продуктов мать перетаскала на себе, моталась туда-сюда, как мешочница. Глаза угробила, каждую ночь – чертежи.
