Подошла к ложу и взяла с него газелью шкуру, которую скинула давеча, войдя в палату.
— Холодно у тебя тут, сыро. Жара в очаге не умеешь держать, — сказала, кутаясь. — Что ж, так и будем молчать? Мне с тобой говорить надо.
Села на ложе по-египетски, охватив руками колени и положив на них подбородок. Дио села рядом с нею.
— Все еще не знаешь, кто я? — спросила девочка, уставившись на нее своим тяжелым взглядом.
— Не знаю.
— Его жена.
— Чья?
— Да ты что, нарочно, что ли?
— Царевна? — вдруг догадалась Дио.
— Слава Богу, наконец-то! — проговорила гостья. — Что ж ты сидишь, глазами хлопаешь?
— А что?
— Как что? Царская дочь, кровь Солнца, а ты и головой не кивнешь!
Дио улыбнулась и тут же, на ложе, стала перед ней на колени, как взрослые стоят перед детьми, когда их ласкают.
— Радуйся, царевна Анкзембатона, гостья моя дорогая, желанная! — проговорила от всего сердца и хотела поцеловать у нее ручку, но та ее быстро отдернула.
— Ну вот, теперь лезет к руке! Разве так царям кланяются?
— А как же?
— В ноги, в ноги! Ну да ладно, мне твоих поклонов не нужно, садись… Нет, стой, погоди!
Вдруг тоже стала перед ней на колени.
— Ну-ка, повернись к свету, вот так…
Дио повернулась лицом к стоявшей на полу, рядом с ложем, лампаде, цветочной чаше папируса из голубого стекла, на высоком алебастровом стебле. Анки приблизила лицо к лицу ее и, деловито наморщив лоб, начала ее разглядывать молча, пристально.
— Да, хороша, очень, — прошептала наконец, как будто про себя. — Румяна у тебя какие?
— Я не румянюсь.
— Ну-у!
Помочила на языке мизинец и, подняв его к лицу ее, спросила:
— Можно попробовать?
— Можно.
Анки тихонько провела по щеке ее пальчиком и посмотрела на кончик его, не покраснел ли. Нет, не покраснел.
— Чудеса! — удивилась она. — Сколько тебе лет?
— Двадцать.
— Как же такая молодая?
— А разве двадцать лет старость?
— По-нашему, да. В десять лет у нас выходят замуж, а в тридцать бабушки. Ну, да впрочем, у вас там, на севере, все по-другому: солнце старит, холод молодит, — повторила она с удовольствием, видимо, чужие слова.
Села по-прежнему, охватив колени руками, задумалась.
— Что ты смеешься? — спросила, опять глядя на нее в упор своим тяжелым взглядом.
— Я не смеюсь, а радуюсь, — ответила Дио.
— Чему?
— Не знаю. Так, просто, что ты пришла.
— У тебя все просто… Ты думаешь, я маленькая?… Что он тебе обо мне говорил?
Дио поняла, что «он» — Тута.
— Говорил, что ты умница, красавица и что он тебя любит больше всего на свете.
