— Горбача-то… А вон насупротив!.. — поднялся с колен успокоенный мужичонко. — Только его самого надысь прикончили, — добавил он, сделав выразительный жест рукою.
Карасев направился к воротам указанного дома, а мужичонко все-таки тотчас же дал тягу и скрылся в тех же воротах, откуда вышел.
Ворота указанного Семену Ивановичу дома были отворены настежь.
Он въехал во двор, осторожно слез с седла и, положив на левую руку бесчувственную Аленушку, правой привязал коня к столбу находившегося во дворе навеса.
Бережно понес он свою драгоценную ношу в дом.
Дверь в доме тоже была открыта настежь.
Он вошел в первую горницу.
С первых же шагов было видно, что дом разграблен дочиста.
Семен Иванович положил Аленушку на лавку. Она не подавала никаких признаков жизни.
Он вышел снова на двор, добыл в полу кафтана чистого снегу и начал смачивать ей лицо, виски.
Холодная влага подействовала. Несчастная глубоко вздохнула.
— Аленушка! — тихо окликнул он ее.
Она с трудом открыла, видимо, от слез потяжелевшие глаза.
— Сеня… Сенечка!..
Она сделала движение встать, но не могла.
— Лежи, лежи, родимая!
— Где отец?
— Жив, здоров, не тревожься…
— Неправда… Тот сказал… палками… — еле слышно простонала она.
— Брешет он, рыжий пес, брешет… Не тревожь себя, родная… для меня…
— Для тебя?.. А почто я-то нужна тебе такая… сегодняшняя?..
— Дорога ты мне была и есть… невеста моя ненаглядная, — наклонился он к ней и поцеловал ее в лоб.
— Не тронь! — вскинула она на него свои чудные, истомленные страданьем глаза. — Не стою я тебя… Я погибшая…
— Что ты, что ты, родная, не гони меня от себя, твой я, по гроб жизни твой!
Он начал горячими поцелуями покрывать ее холодные руки.
В это время в соседней горнице раздались чьи-то слабые шаги.
Карасев торопливо обернулся, положив руку на кинжал. Он, видимо, ожидал врага и готов был до последней капли крови защищать свою ненаглядную, пришедшую в себя невесту.
Дверь скрипнула и отворилась. На ее пороге появилась одетая в лохмотья исхудалая старуха: космы совершенно седых волос выбивались из-под сбившегося набок повойника.
Пересохшие губы были искажены как бы от невыносимого внутреннего страдания, глаза дико горели каким-то неестественным блеском.
Женщина протянула вперед свои почти голые, костлявые руки.
Семен Иванович снял руку с кинжала и как-то невольно отступил назад перед этим страшным видением.
— Ты здесь, душегубец… опять! — прохрипела старуха.
— Кто это? — почти в паническом страхе произнес Карасев.
