— Это-то ты правильно, — согласился старший брат, — только возле царя-то там как будто боязно; слышал, чай, невесть что рассказывают… и Малюта там, слышь, правою царскою рукою…
— Я не пужлив… Да и сплетни, чай, больше плетут людские языки… Людская молва, что снежный ком, с кулак начнется, до нас докатится гора горой, — ответил Федосей Афанасьевич.
— Нет дыма без огня, — задумчиво заметил Афанасий Афанасьевич.
— Чего огня, я разве говорю, что огня нет… Есть… Царь казнит бояр-своевольников… и ништо… так им и надо. Слышь, выше царя стать захотели, ему, батюшке, указывать начали… раздор да разлад по земле сеять вздумали, с врагами, басурманами занижались, так ништо, говорю, им, окаянным… А купечеству и народу люб его грозный царь… Знает он, родимый, что только кликни он клич, своеручно посечем его супротивников, бояр-крамольников… и посечем не хуже опричников, не хуже Малюты Скуратова, — горячо возразил младший брат.
— Известно посечем… Это ты доподлинно, — согласился старший.
— Так с чего же нам его, государя нашего державного, бояться?..
— Вестимо нечего.
— А к солнцу ближе — теплее!.. Он наше солнышко.
Афанасий Афанасьевич не нашелся что возразить брату.
Отъезд последнего был решен и состоялся.
Расставание семей было трогательно, но сильнее всех рыдала Аленушка на груди своей двоюродной сестры и задушевной единственной подруги Насти.
Это было первое жизненное горе молодой девушки.
Беседы с отцом по вечерам, чтение священных книг да молитва стали задушевной отрадой вновь осиротевшей девушки.
Ей шел уже восемнадцатый год. Она, что называется, была в самой поре, но сердце ее билось ровно при виде добрых молодцов, хотя ее жгучие, черные глаза ясно говорили, что рано или поздно в этом сердце вспыхнет страсть неугасимым огнем.
Красивая, статная, вся в свою покойную мать, она заставляла биться желанием не одно сердце среди новгородских молодцов.
Женихам только бы кликнуть клич, слетелись бы как мухи на мед, но отец не неволил боготворимую им дочку; даже при мысли о ее замужестве какое-то горькое чувство отцовской ревности закипало в его сердце.
Со дня отъезда брата прошло с полгода. От него получилась грамота. В ней он в радужных красках описывал свое житье-бытье на новом месте. Торговля, по его словам, шла очень ходко, к дочерям женихи наклевываются от тамошнего купечества, словом, Федосей Афанасьевич был доволен. Далее он описывал построенный им дом, отписывал о своем и о здоровье своих домашних. «Настасья все скучает и убивается по Аленушке; говорит, хоть бы одним глазком поглядеть на родненькую, так не отпустишь ли, любезный брат, погостить ее к нам, сбережем пуще родной дочери», — говорилось между прочим в присланной грамоте.
