— Мама сказала, что тебе нельзя к нам приходить — это опасно, — призналась Вера. Надо сказать, что она всегда говорила правду, даже имела неприятности. Скажет и покраснеет. Эта ее привычка по каждому пустяку краснеть смешила Вадима, но сейчас ему было не до смеха.
— Зачем же ты меня пустила? — прихлебывая из тонкого с золотистым ободком стакана сладкий морс, спросил он.
— Мама боится, что кто-нибудь увидит тебя и донесет на нас.
— А что, я тоже теперь опасный для государства?
— Папа хотел поговорить с тобой, — вспомнила она. — Что ему сказать?
— Я позвоню, — сказал Вадим.
— Не торопись ты, сейчас чай закипит. Мама ушла к приятельнице, от нее они пойдут к парикмахерше. Вечером вечеринка у знакомых или день рождения.
Вадиму дико все это было слышать: отец и мать в тюрьме, а люди ходят в парикмахерскую, устраивают вечеринки… Яркая зелень наполняла его сузившиеся глаза.
— Мать твоя мещанка, — жестко сказал он.
— Папа тоже так говорит, — тихо произнесла Вера. Наклонив набок голову с гладко зачесанными белыми волосами, она смотрела на Вадима. Сейчас она и впрямь напоминала какую-то птицу с коротким клювом и блестящими глазами. Печально-задумчивую птицу. И хотя глаза, опушенные белыми ресницами, были круглыми, но совсем не глупыми. И брови у нее белые, а кожа молочная.
— Я уеду из Ленинграда, — помолчав, сказал Вадим.
— Куда?
— Ты слышала песню: широка-а страна-а моя родная… много в ней полей, дорог и рек…
— Не надо, — тихо произнесла девочка, — Ты фальшивишь…
— Домой мне нельзя, — твердо сказал Вадим. Если она походила на птицу, то он — на рассерженного зеленоглазого зверька, который в любой момент готов укусить обидчика за палец, — Севка из тридцать второй квартиры сказал, что уже приходил какой-то дядечка с зеленом плаще и спрашивал про меня. И приходили люди смотреть нашу квартиру. Оттуда же и взять ничего нельзя… Он пристально посмотрел девочке в глаза: — Вера, сходи туда и возьми мамины и папины фотографии. И портрет Есенина со стены. Кому они нужны? Даже если уже въехали туда, тебе отдадут.
— Возьму… — не задумываясь, согласилась Вера.
— Пусть они побудут у тебя… — он вздохнул — Когда-нибудь я заберу.
— Куда ты поедешь, Вадик?
Он мрачно посмотрел ей в глаза.
— Зачем тебе знать? Да честно, я пока и сам не знаю…
Он снова вспомнил слова матери: «Ну, ты знаешь, куда тебе деваться…». Он не знал и мучительно раздумывал над этим. Знакомых у отца не так уж много в городе. И потом, знакомые теперь отвернутся от него, Вадима… Ведь он — сын врага народа. Когда ночью забрали профессора Северова из сорок третьей квартиры, ребята стали сторониться Толика Северова. Кстати, он всего и болтался во дворе три-четыре дня, потом исчез. Вадим знал, что детей арестованных куда-то увозят, скорее всего в детдом, а ему совсем не хотелось туда. Интересно, Толика забрали или все-таки убежал?..
