— У тебя, граф, как будто есть какая-то надежда не попасть под расстрел?
— Конечно, есть.
Тосканец даже привскочил.
— Клянусь брюхом дохлого кита, как говорит этот скотина вахмистр, ты хочешь смутить мой сон какой-то надеждой. Я уж было философски покорился перспективе, что мне всадят полдюжины свинцовых орехов в мое тощее тело, а теперь…
— Хватаешься за жизнь? — спросил магнат, улыбаясь.
— Мне всего двадцать семь лет…
— И ты воображаешь, что мог бы еще сделаться адвокатом?
— Нет! Если бы мне удалось вырваться из этого ада, я бы отправился в Калифорнию искать золото. Я уже ничего не помню из законов.
— Ну, будем надеяться увидеть тебя в числе собирателей золотых зерен.
Тосканец потянулся в сторону венгра, прикованного к крепким нарам, и, пристально вглядываясь в него в течение нескольких мгновений, спросил:
— На кого ты рассчитываешь?
— На отца Афзы, или, если хочешь, на тестя…
— На тестя?
— Да, потому что я женат по магометанскому обряду на Звезде Атласа.
— Афза твоя жена?
— Уже три месяца.
— Сто жареных морских скатов! И никто этого не знал?
— Мы приняли все меры, чтоб не знал никто, кроме нас троих.
— А разве ты не знаешь, что и вахмистр…
— Любит ее? Знаю. И потому именно он и придирается ко мне, что несколько дней тому назад видел, как я разговаривал с ней. Не случись того, что случилось волей судеб, через две недели меня не было бы в бледе. Хасси аль-Биак уже распродает своих верблюдов и лошадей кабилам.
— И ты бы оставил меня здесь?
— Нет, Энрике, один махари[13] приготовлен и для тебя. Я не забуду твоего участия, когда я убил льва, собиравшегося сожрать мою Афзу.
— И в благодарность, граф, ты ничего не сказал мне о происшедшем.
— Не ко времени было бы рассказывать. Теперь речь идет о нашей жизни.
— Но кто же передаст Хасси аль-Биаку, что мы в карцере, скованные?
— Человек, на которого ты уж никак бы не подумал: сержант Рибо.
— Да неужели? Он, кажется, ненавидит тебя и придирается к тебе больше, чем к кому бы то ни было.
— Рибо самый человечный из всех; когда он может спасти жизнь, он охотно спасет ее, если только ничто не грозит при этом его нашивкам.
— Да, ты прав… Рибо! Вот уж никто бы не поверил. А я считал его палачом!.. И ты думаешь, граф?..
— Еще сегодня Афза узнает о моем аресте.
— И сержант станет помогать нам?
— Если не станет помогать прямо, то не будет и мешать, только если не скомпрометирует себя при этом…
Тосканец огляделся и затем, устремив взгляд на окно, защищенное крепкой железной решеткой, снабженной сверх того еще жалюзи, как в магометанских гаремах, спросил:
