— Веришь ты этому, Джон?
— По-моему, он мелет вздор! — ответил тот. — Я даже уверен, что этот молодец отнюдь не чистокровный индеец. Это, скорей, метис, сын какой-нибудь белой пленницы от индейца племени сиу, чем чэйэн! Разве вы не видите, что глаза его почти голубого цвета, лоб высок, а скулы выдаются сравнительно мало?
И затем, вот еще признак: у него на шее висит маленький голубой камень от «ворот первого человека»[6]. Этот амулет носят только воины племени сиу. Ясно, что этот негодяй собирался ввести нас в заблуждение. Не правда ли?
Полковник не отвечал. Опершись на один из столбов палатки, он с каким-то странным, затаенным, но глубоким волнением смотрел на пленника, продолжавшего сохранять свое безмолвное спокойствие, хотя молодому индейцу, захваченному белыми, прекрасно была известна ожидавшая его участь.
Старый солдат, всегда сохранявший спокойствие в минуты опасности, вдруг неизвестно отчего побледнел, и его лоб покрылся каплями пота.
— Боже мой! — пробормотал он, проводя рукой по лбу.
— Что с вами случилось? — спросил Джон Максим, в первый раз в жизни видя Деванделля таким взволнованным.
— Ты думаешь, что он метис? — спросил полковник, делая усилие, как будто для того, чтобы отогнать от себя какую-то тяжелую мысль. — И думаешь, что он должен принадлежать непременно к племени сиу?
— Я готов прозакладывать мою винтовку против того ножа, который висит у вашего пояса, что это так! — ответил агент. — Его выдал амулет, который он носит на своей груди. Ни арапахи, ни чэйэны не имеют таких амулетов.
— В таком случае нужно заставить его говорить!
— Гм, легко сказать! Эти краснокожие упрямы, как ослы; когда они не хотят говорить, из них не вытянешь ни единого звука!
Молодой индеец слушал этот разговор, не проявляя ни малейшего волнения. Он только сорвал гневным движением предательский голубой камень и швырнул его далеко в сторону.
Полковник два или три раза прошелся вдоль палатки, как бы желая оправиться от внезапно охватившей его тревоги, затем быстрым движением приблизился к пленнику и схватил его за руку.
— Скажи же мне, наконец, кто ты такой: сиу или чэйэн? — спросил он прерывающимся от волнения голосом.
— Я — индейский воин, ставший на тропу войны с бледнолицыми. Этого с тебя довольно! — ответил юноша.
— Я хочу знать, — настаивал полковник.
Птица Ночи пожал плечами и, казалось, стал с большим вниманием прислушиваться к глухому стуку дождевых капель о поверхность палатки, чем к словам полковника.
