У меня с трудом выходит добраться до ванной рядом с кухней, когда мой желудок отказывается от завтрака.
* * *
Митч
— Не хочешь рассказать мне, что происходит, Митч?
Голос сестры резкий, укоряющий. Знал же, что не надо поднимать трубку. Нутром чую, что это связано с Пейдж.
— О чём ты? — ворчу я с закрытыми глазами и затхлым вкусом алкоголя во рту. Это, как и гудящая голова, напоминание о прошлой ночи. Которую я пил, пока ноги практически не перестали держать.
— Пейдж только что была здесь… Искала тебя.
От заявления моей сестры боль в голове взрывается, распространяясь на все остальные части тела. Не хочу думать о Пейдж. Я изо всех сил старался не пускать её в свои мысли с тех пор, как вернулся в Нью-Йорк.
Я не могу ей доверять. Она лгунья. Манипулятор. Такая же эгоистичная.
Обо всём этом я напоминал себе до бесконечности. Не хотелось вспоминать выражения её лица в последний раз, когда я её видел. Это не мне нужно испытывать вину. А ей.
— Она даже не знала, что ты уехал в Нью-Йорк, — добавляет Диана, когда я не отвечаю.
— Мы больше не встречаемся. Ей необязательно знать. — Господи, говорить больно. Я неторопливо поднимаю себя с кровати, пока голова протестует против каждого сантиметра.
— Ты собираешься мне рассказать, что между вами произошло?
Несмотря на шестнадцатилетнюю разницу между нами, мы всегда были близки. Все говорили, будто причина в том, что только у неё, одной единственной в доме, хватило сил идти со мной в ногу. Она же отвечала, что это потому что она всегда хотела младшего брата. К несчастью, иногда из-за разницы в возрасте она думает, что может вести себя со мной так, словно я всё ещё тот мальчик, которого она раньше носила на бедре.
Свесив ноги с кровати, я сообщаю ей:
— Нет, потому что это не твоё дело.
На мгновение повисает тишина, за которой следует продолжительный вздох.
— Митч, она выглядела…
— Я закрываю глаза.
— Не лезь, Диана, — рычу я. Не хочу знать, как она выглядела. И так трудно стараться о ней не думать. Так же трудно, как не пускать её образ в голову.
— Слушай, мне пора. Поговорим позже. — Не дав ей шанса ответить, я просто обрываю звонок.
Бросаю телефон на кровать и обхватываю руками голову. Она продолжает безжалостно гудеть. Горло сжимается, пока не становится почти невозможным глотать.
Я думаю о Пейдж. Думаю о ребёнке.
«Ты даже не знаешь точно, твой ли он», — предостерегает здравомыслящий голос в голове.
«Конечно, знаешь, осёл». Другой же голос просто выносит мне мозги. Ненавижу этот голос. Он обо всём знает, и если я его послушаю, буду обречён.
