— Ладно, ну и о чём вы говорили?
— Мы… мы особо и не говорили, он просто сказал, что всё будет нормально, — признаюсь я тихо, вспоминая страдальческое выражение его лица. То самое выражение, которое сказало мне, что я разрушаю в пыль его мечты своим «я беременна».
— Так он попросил тебя… ну сама знаешь?..
Избавиться от него. Сделать аборт. Она не может заставить себя произнести это вслух.
Честно сказать, я и сама едва ли могла говорить, когда сказала ему, что не пойду на это.
— Я тебе уже говорила, что он знает — я не стану этого делать. Никогда.
Она отреагировала скептически, когда я заявила ей, что Митч не станет меня просить, потому что знает, что я никогда так не поступлю. Поэтому я не буду ей рассказывать, что сама не дала ему шанс, до ужаса испугавшись, что он это скажет.
— Когда ты собираешься рассказать маме?
Если бы было можно, то никогда.
— Скоро, наверное. Ей понадобится время на то, чтобы свыкнуться. — Фигурально и буквально.
Не поймите меня неправильно, у меня фантастическая мама, и именно поэтому мне будет трудно ей рассказать. Она такая, что будет из кожи вон лезть, чтобы помочь мне и своему внуку. С улыбкой на лице. Поэтому она попытается скрыть от меня своё глубокое разочарование. Может, я технически и взрослая, но для неё я остаюсь дочерью-подростком, всё ещё живущая дома и не имеющая права напиться, потому что недостаточно выросла. Я её ребёнок.
— Эй, ты везунчик. Твоя мама хотя бы не похожа на мою. Моя бы просто взбесилась. Ты можешь представить Маргарет Джин Бэнкрофт, объясняющую такое своим друзьями по загородному клубу? — полушутит Эрин, выгибая идеально выщипанную бровь.
Моя подруга в основном обращается к матери по имени. Они хорошо практикуют несемейные отношения. Миссис Бэнкрофт критикует всё, что делает её дочь — чему я была свидетелем бесчисленное количество раз за прошедшие годы, — а Эрин перестала пытаться ей угодить. Так и продолжается с тех пор, как Эрин исполнилось двенадцать, и не скажешь, что в ближайшее время что-нибудь поменяется.
— Да, я в курсе, просто мне кажется, что она будет раздавлена. Я почему-то знаю, что она станет винить себя и гадать, где меня упустила, — говорю слабым, подавленным голосом.
Эрин и сама знает мою маму достаточно хорошо, чтобы понимать, что это правда, поэтому она просто кивает.
— И когда вы собираетесь нормально поговорить о том, что будет дальше?
— Не знаю. Завтра, наверное. — Надеюсь. Я позвоню Митчу вечером и посмотрю, стал ли он более восприимчивым и готовым поговорить. Понятия не имею, что буду делать, если он решит вернуться в Нью-Йорк осенью. И ещё этот футбольный лагерь через четыре недели.
