Разговор закончился тем, что Шейла неохотно согласилась отложить крестовый поход, призванный спасти Сэнди от судьбы, пострашнее смерти, до понедельника. Сэнди положила трубку, чувствуя себя намного лучше, поскольку напоминания Шейлы вернули ей утраченную волю к сопротивлению.
Но этого хватило только на время, пока она готовила любимое кушанье Джимми — салат с креветками. Когда она обнаружила отца с сыном в кабинете Эдварда и переступила через порог, вновь обретенная решимость рассеялась, как дым.
Комната способна многое рассказать о человеке, который провел в ней значительный отрезок своей жизни. Стены кабинета были заставлены полками с книгами, старая мебель обветшала и потерлась. Два глубоких кресла с высокими спинками по сторонам от камина, казалось, простояли здесь вечность. Тут царил какой-то могильный холод, потому что комнатой давно не пользовались, но кто-то задернул бархатные шторы и включил настольные лампы под абажурами.
Джимми забрался с ногами на стул у большого старинного стола Эдварда, Уго стоял рядом. Оба были без пиджаков, темные головы обоих низко склонились над картой, разложенной на столешнице. Джимми, подперев щеку рукой, рассказывал Уго о далекой Венеции так, словно прожил там всю жизнь.
Он уверенно водил пальцем по карте, но Уго не следил за пальцем. Он смотрел на сына. Свет настольной лампы освещал оба лица: детское — нежное и серьезное, и твердое мужское, на котором была написана любовь.
— Эдвард рассказывал, что у тебя целый дворец — самый большой в городе. Это правда?
— Он принадлежит моему отцу, — кивнул Уго. — Палаццо Ферри. Там… мы живем.
— Да. — Мальчик отвел взгляд, и на его лице появилось беспокойство. — Эдвард говорил, что твой папа болеет. Ему стало лучше? Ты поэтому и приехал ко мне?
— Я приехал… да. — Уго помедлил, затем добавил: — Ему сейчас немного лучше.
— Это хорошо. — Джимми кивнул. — Эдвард тоже долго болел, перед тем как… А теперь посмотрим фотографии?
— Может быть, сначала ты поужинаешь? — вставила Сэнди, стараясь справиться с душащими ее слезами.
Оба повернули головы, оба распрямились. Один улыбнулся ей, другой — нет.
— Я рассказывал папе о Венеции, — сообщил Джимми.
— Вот и хорошо. — Сэнди попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. — Уже довольно поздно. Может быть, умоешься и переоденешься? Сегодня на ужин твое любимое.
— Креветки? О, здорово! — В одно мгновение Джимми снова превратился в маленького мальчика и с радостной улыбкой спрыгнул со стула на ковер. Он подбежал к Сэнди… и остановился. Улыбка сползла с его лица, когда он повернулся к Уго и осторожно спросил: — Ты ведь не уйдешь, пока я наверху, правда?
