Хозяйка пансиона сдавала туристам три или четыре комнаты своей просторной квартиры. В остальной части жилища – олеографии на стенах, пианино у входа, маленькие кружевные скатерти на столах. Ее гостиная, расположенная слева от входа, была украшена – если это слово можно применить в данном случае – невероятным нагромождением витрин, наполненных безделушками, обитых бархатом кресел и каминных ковриков-гобеленов.
Проходя через эту квартиру, похожую на шкатулку, я постепенно осознавал, что выгляжу по-деревенски грубо. Хозяйка была так добра, что не сделала мне замечания по этому поводу. За дополнительный доход, который она получала от сдачи внаем этих комнат, она расплачивалась неудобной необходимостью впускать в свой уютный уголок плохо пахнущих растрепанных людей. Она выглядела уверенной в том, что делает, потому что знала: это испытание всегда идет ей на пользу. Цивилизация окажется сильней этой дикости: через час паломник выйдет из своей комнаты вымытым, побритым и надушенным. Так я и сделал.
Сантандер с его торговыми улочками, с барами, где подают тапас (испанские закуски. – Пер.), бакалейными магазинами, полными экзотических (для француза) товаров, мне очень сильно понравился. Здесь я купил себе маленький цифровой фотоаппарат «кодак», очень дешевый, чтобы заменить предыдущий, который сломался. Он по-прежнему у меня и прекрасно работает, хотя знаменитая компания за это время обанкротилась.
Я бы охотно остановился на день отдохнуть в этом симпатичном городе, но я уже задержался в Бильбао. Путь ждал меня. Я чувствовал внутри себя его зов, который не давал мне успокоиться. Если бы я в конце концов решил пробыть здесь лишний день, Путь наказал бы меня угрызениями совести и чувством вины. К этому времени я уже ясно осознавал, что Путь подчиняет идущих по нему своим законам и что сопротивляться ему бесполезно.
Когда я вернулся в пансион, хозяйка пила чай в гостиной в обществе подруг. Они были настолько милосердны, что не обратили никакого внимания на призрак, который скользил по их персидским коврам от входной двери до убежища, которое было ему предоставлено на одну ночь. Рано утром я положил на пианино деньги за ночлег и ключ от квартиры, а потом вышел на улицы, которые муниципальные служащие мыли, обильно поливая водой.
Я не скрыл от вас, как было скучно идти по Кантабрии.
Эту же скуку я чувствую, когда воскрешаю в уме немногочисленные воспоминания об этой части Пути. Моя память – всегда хороший судья – поспешила забыть эти однообразные участки побережья. Остались разве что несколько неустойчивых разрозненных воспоминаний, которые трудно разместить во времени.
