Но это было не важно: мы были голодны. Мы, все восемь человек, поели, сидя на полу террасы и весело разговаривая друг с другом. По просьбе своих сестер по паломничеству я показал им свою маленькую спиртовку и приготовил для всех чаи из трав. Наши носки, развешанные на веревках и закрепленные прищепками, которые никто не забыл взять с собой, развевались на ветру, как флаги над лагерем армии в походе.
Йогисты вышли из здания сытые и веселые от выпитого вина. Эта маленькая компания находящихся на заслуженном отдыхе любителей уединения внезапно заинтересовалась нами. От одного к другому перелетало слово «Компостела». Наконец самые отважные подошли к нам с фотоаппаратами в руках. Они не заговорили с нами; впрочем, по шуму, который производила наша группа, пережевывая угощение монахов, нельзя было понять, обладаем ли мы даром речи. Но по меньшей мере это было живописным зрелищем, достойным занять место среди сувениров, привезенных из стажировки, и фотоаппараты затрещали. На время фотосессии мы приняли самые непринужденные позы, до конца играя навязанную нам роль дикарей. Надо признать, что игра не потребовала от нас больших усилий.
После этого обе группы не обращали внимания одна на другую. Закат солнца стал для нас поводом для сладостного расслабления, и мы растянулись на полу, прислонившись к теплым стенам. Заговорили о Пути, начав с неизбежного вопроса: «Откуда ты идешь?» Обмен лейкопластырями и пластырями против мозолей Compeed скрепил наш союз. Австрийке, крепко прижимавшейся ко мне, я попытался объяснить, что Путь совершенно лишил меня сил. Эта женщина, которая, несомненно, привыкла к таким неудачам, свернула себе огромную папиросу с «травкой» и отомстила мне тем, что не предложила затянуться.
Я ушел спать в свою палатку рядом с моим крестным путем. И увеличил путаницу, царившую в этих средневековых стенах, отданных солнцепоклонникам, посмотрев перед сном по своему i-Pad очередную серию американского телесериала. Перед тем как я заснул, за стенкой палатки что-то зашуршало. Я испугался, что это австрийка заползает под палатку, решив под покровом темноты провести последнюю атаку на меня. Но шумел, очевидно, ветер или животное. Опять стало тихо. И поскольку нам всем свойственно противоречить себе, я на мгновение пожалел об этом.
Утром, покидая монастырь в Зенарузе, я чувствовал, что изменился. Эта остановка стала концом первой недели – времени привыкания и добровольного одиночества. Теперь я перешел в состояние паломника, способного к общению с людьми.
