Надя не успела в дом войти, Мишка уже подъехал, кричит: «Погнали!» Мишкин «вездеход» — мотоцикл с большой самодельной коляской; он ржавый, с подтеками, вонью и дребезгом — рабочая лошадка, похожая на хозяина своего. Мишка бреется один раз в неделю, засаленная телогрейка на нем, такая же шапка-треух. Абрек отсидел «червонец» в тюрьме и похож на «затюремщика»: железные зубы, сиплый голос, глубокие морщины, сутулится. Рядом с ним Надя глядится вовсе приглядной молодухой, чуть не девчонкой.
— Погнали… — торопит Мишка. — С Арчаковым приехала? К порогу подвез. То-то и лыбишься, аж цветешь.
— Углядел, — вздохнула Надя, усаживаясь на заднее сиденье.
Поехали. Затряслись по хуторским колдобинам.
Первый на очереди — Чекалов Федя. Чекалка — молодой пенсионер, всего лишь год получает. Подъехали, посигналили, он тут как тут.
Надя свою ведомость открывает, Мишка — свою. Тысяча двести рублей пенсия. Четыреста рублей — долг Абреку. Из рук — в руки.
— Обмывать будешь? — спрашивает Мишка, загодя зная ответ и потому протягивая руку в коляску.
— Давай.
— Сколько?
— Одну. Пока…
— С подвозом, без транспортного налогу, с таких денег… — стыдит его Мишка. — И праздник на носу.
— Какой еще?
— Да масленая, калмычина!
— Ну, две давай.
Пластмассовые, на полтора литра бутыли — Мишкин стандарт. «Я по чекушкам не разливаю», — давний ответ. Уже привыкли. Так даже удобнее. Меньше беготни.
Поехали дальше. Катайкины, дед Минай, Галя-чувашка, Гена Крокодил, Чиликины, Дюдя…
Просторный хутор, когда-то людный, на двести дворов, теперь доживает. Дома — вразброс, меж ними — брошенные усадьбы, руины, дикие сады, терновая непролазь, где прячутся хитрые лисы, а может, и волки уже завелись.
Одинокий Дюдя, Пашка Конь со старухой…
Обслуживание — с колес, возле мотоцикла. Надина ведомость и Мишкина тетрадь в коленкоре. Там все учтено: будни и праздники.
— Распишись. Минус двести. Обмывать будешь? Две бери, а то и три. Ноги свои пожалей. Нынче с доставкой, не чикилять на бугор, — уговаривает Мишка. — Вот и правильно. Когда еще такая лафа припадет.
У кого «запись» на сотню, у кого на две, а у кого и поболе. У Гали-чувашки хорошо если на хлеб останется.
— Распишись. Одну или две? Бери побольше, она не заплеснеет. А цены растут. Вдруг сахар подорожает, — пугает Мишка.
А Вера Катайкина из месяца в месяц лишь распишется да руками всплеснет:
— Ты, может, обшибся?! — Черноликая, худая, носом подфыркивает, голосом пускает слезу. — Ждала, ждала, как светлого воскресенья. Ныне с утра выглядала… Может, перечтешь?.. — просит она Мишку. — Там, може…
