Я глядел на эти вещи, вспоминал старика. Одежда ведь и впрямь годная и даже приглядная. Бери и носи.
Возьмут. Ведь рядом — деревня, в которой, кроме московских да тверских дачников, чьи бревенчатые терема да каменные особняки как грибы растут; — кроме них, доживают свой век старые дома да старые люди. Им сгодится. Донашивать. А может, просто возьмут «на случай», на «черный день», который они помнят и никогда не забудут, потому что он был очень долгим: предвоенные годы, война, потом долгое время разрухи.
Я и сам бы взял что-то из этой одежды, чтобы дома в огороде возиться. Конечно бы пригодилось. И не только для огорода. Хорошие вещи. Их носить и носить.
Но не возьму по причинам понятным: «О ужас!.. О ужас!.. Что люди скажут?!»
Погляжу на одежду и отправляюсь восвояси, погромыхивая пустой тележкой.
Не нравится мне все это. Как-то не по душе. И дело — не в старости.
В нынешнем году, в середине февраля, поутру приехал я на автобусе в станицу Голубинскую, вышел на окраине, возле церкви и кладбища, и продолжил теперь уже пеший путь с рюкзаком за плечами.
Дорога была знакомая: много лет здесь ездил, ходил. Но всегда по теплу: летом ли, осенью. Теперь стояла зима. И путь мой лежал вначале берегом, а потом замерзшим, заснеженным Доном: от Голубинской станицы к хутору Малоголубинскому, а потом — к Большому Набатову, где ждали меня к обеду ли, к ужину — как доберусь.
А мне спешить было некуда. На то и пеший поход. Тем более что день поднимался светлый, солнечный. И первый же прибрежный курганик ли, холм остановил меня своим необычным видом. Зимнее солнце поднялось невысоко над задонским лесом, и в лучах его курган сиял переливчатым многоцветьем. Ночь была мягкой, утро приглядное, с куржаком да инеем на деревьях, высоких травах. Но такого сияющего многоцветья не приходилось мне прежде видеть. Прибрежный холм светил, переливаясь огнями волшебными. Зрелище словно неземное.
Поглядев, удивляясь и радуясь, стал я взбираться на курган, чтобы понять, в чем разгадка такого чуда. Иней, куржак ли просто искрится. А здесь — другое, и оно оказалось простым. Стоило лишь на холм подняться, прилечь, внимательно приглядеться. На склонах, на обдутом ветрами темени кургана сухая полынь не только заиндевела игольчатой белью, но в малых развилках-веточках держала крохотные, тонкие, будто слюдяные, пластинки льда. Эти малые «зеркальца» и отражали солнце, переливаясь, сияя. Их было много и много. Зимний утренний праздник, какой редко увидишь. Он и длится недолго. Повезло мне уже на первых шагах. А впереди еще долгий путь: береговая дорога с единственным машинным следом. Люди здесь редко зимой ездят, а пешком и вовсе не ходят.
