«Педагог из Бецалеля… Из Бецалеля!», — перешептывались студенты. Из Иерусалимской Академии Искусств. Искусств!, а не из технократического Техниона, куда архитектура затесалась из-за какой-то исторической ошибки.
У него были умные карие глаза, полные печали, солидная борода, лысина, окаймлённая черными волосами. Карло-марксовская внешность. Солидный дядя в хорошей одежде свободного фасона — рубаха навыпуск, штаны, вытянутость коленей которых заранее продумана модельером, мягкая кожаная обувь светло-коричневого цвета, прошитая крупной строчкой. В нагрудном кармане короткий, но очень толстый цанговый карандаш 6В с грифелем диаметра пули первого автомата Калашникова.
Человек с мудрой внешностью умел слушать. Он не перебивал собеседника, в нужные моменты смотрел в глаза своими печальными озерами, к месту кивал. Но когда презентация той или иной работы заканчивалась, он коротко рецензировал: «Не понял», и, не вдаваясь в подробности, обращал свой взор на следующего студента.
Привыкшие толочь воду в ступе студенты опешили. Впервые в их академической практике презентация голого короля провалилась. Принести в качестве недельной работы псевдоконцептуальное говно и час разглагольствовать над ним считалось нормальным. А новый маэстро не спорил, не отчитывал, он искренне не понимал, в чем тут суть.
Получив свое «не понял», я понял, что так просто мне через это не прорваться. Вообще, весь процесс обучения вольным профессиям, изобилующий консультациями и презентациями, где оценка идей субъективна, сводится к стремлению понять конкретного преподавателя. Если курс ведут двое, попеременно дающие консультации преподавателей, то горе тому, кто пытается черпать знание у обоих «маэстров». Сами маэстры, как правило, ладят друг с другом плохо, и студент рискует закончить курс, так и не выбрав концепцию, не говоря уже о сделанном по ней проекте.
Моя же задача облегчалась тем, что из Иерусалима прибыл только один маэстро, и его нужно было понять.
— К следующему уроку принесите «Вход в сон», масштаб 1:1.
Диссонанс между понятием сна — чего-то аморфного и трудновоспроизводимого, и масштаба был сильным. Не помню, что сделал я к следующему уроку, но презентация первой же работы меня шокировала и развеселила одновременно. Она из студенток принесла деревянную раму размером в человеческий рост. Рама имела подпорки и могла стоять посреди зала. На раму была натянута простыня с вертикальной прорезью. Прорезь начиналась чуть пониже головы и заканчивалась на уровне колен. Из каких-то соображений, затрудняюсь сказать эстетических или практических, прорезь была оторочена оборчатым лоскутом. Возможно, без лоскута композиции чего-то не доставало. А может, чтоб края не обтрепывались, при частом вхождении в сон, 1:1.
