— Онкологическое отделение? Вы ничего не путаете?
Девушка смотрит на меня пустыми глазами, затем утыкается в монитор компьютера.
— Нет…
Отхожу от стойки.
— Девушка! Девушка, наденьте халат!
Игнорирую. Бегу по ступенькам. Сейчас меня не волнуют ваши халаты…
Поднявшись на третий этаж, пытаюсь сориентироваться. Триста сорок, триста сорок один, вижу отца, он ходит вокруг палаты туда-сюда, как маятник на старинных часах. Подхожу к нему в надежде получить вразумительные ответы на кучу вопросов.
— Как мама? — тихо спрашиваю с отдышкой.
— Она отделалась легкими ушибами и одной парой ссадин. Ничего серьезного, — тяжело отвечает. По его лицу видно, что он чего-то не договаривает. Очень расстроен.
— Ничего серьезного? Тогда почему ее привезли в реанимацию, и теперь она в онкологическом отделении? Что за, черт возьми?
— Это другое, Люси. Твоя мать очень больна. Эмили не хотела говорить тебе об этом, но обстоятельства сложились так. В общем, я считаю, что ты должна, обязана знать. Три месяца назад у нее обнаружили глиобластому4. На предпоследней стадии. Опухоль растет с очень большой скоростью. Ты же знаешь свою мать… Она отказалась от химии и любого другого лечения, волшебные препараты чуть-чуть замедляли процесс, скрывая симптомы, но болезнь все равно продолжает прогрессировать. Вчера ей стало плохо за рулем, она потеряла сознание. Паренек, в машину которого она врезалась, вызвал скорую, и ее привезли сюда. Мне очень жаль, что ты узнаешь об этом вот так…
Все это никак не укладывается в моей голове. Вчера утром она была такой веселой и здоровой, а сейчас я узнаю не диагноз, а приговор…
— Сколько? — спрашиваю, свесив голову вниз.
— Две или три недели, от силы месяц. Крепись, моя хорошая, — обнимает. — Нам остается только смириться!
— Смириться? Смириться и ждать? — Вырываюсь из объятий. — Как ты можешь говорить такое…
Падаю на больничное сиденье возле палаты. Из глаз украдкой срываются соленые капли.
— Она сейчас без сознания, но скоро должна очнуться. Поеду домой, возьму некоторые вещи, ты со мной?
— Нет! Я остаюсь здесь!
Я просидела несколько часов в аморфном состоянии. Перед моими глазами то и дело мелькают врачи и безнадежно больные, которые проживают последние дни в этом мире…
Странно. Очень странно, что до аварии я никогда не задумывалась о том, что на самом деле — смерть. Что такое жизнь? Почему кому-то дано прожить много счастливых дней, а кому-то намного меньше?
Кто же определяет часы? Или, быть может, никто, и во всем этом нет никакого смысла? Все люди рождены, чтобы вот так просто умереть, и ничего более? Неужели моё время тоже так быстро протечет?
