На склоне века, ставшего началом
столетий новых, столь же быстротечных,
непостижимых медленным рассудком
и неподвластных взору ясновидца;
на склоне века, ждавшего устало
своей кончины в грохоте излишеств,
чтоб возродиться новою страницей
в календарях, историях и судьбах;
на склоне века, века-инвалида,
истерзанного язвами гордыни,
не знавшего простейшего отличья
безумного злодейства от дерзанья;
на склоне века, зрителя немого
кровавых войн и ярких милосердий,
открытий гибельных и радужных исканий,
упадка наций и восстаний духа, —
я осознал условность разделенья
шкалы времён на равные отрезки.
Как только вспышка памяти, сверкнувшей
на краткий миг, собою озаряет
всю ленту жизни — все её событья
одновременно будто происходят
во времени (и — вне его!) прошедшем;
сознание всего лишь ловит знаки,
успевшие при свете проявиться.
Грядущее сокрыто за стеною
бесплотной, но глухой и бесконечной,
которая зовётся настоящим.
Я — точка на стене, я — символ Бога.
Я — призрак вечности. Я — бытия трилистник.
Я — остров посреди необозримых
безвременного прошлого просторов…
На склоне века, или в середине,
или в начале нового столетья —
тысячелетья — миллионолетья! —
я озираю жизнь с недвижной кочки
и нахожу, что люди постоянны
как в добродетелях, так и в пороках.
И где-то там, в конце времён, далёко —
иль через миг, что, в сущности, едино —
на горизонте сумерек бытийных,
сжимающихся в точку-невозможность,
в понятие, что некому освоить
скупым умом, но можно только — духом;
и вот на этом смутном пограничье
в последний миг, в конце концов, в пределе
абстрактном, нереальном — интересно,
какое Слово будет перед точкой?..
